Николай Александрович Падейский
"не торговал мой дед блинами,
не ваксил царских сапогов..."
А.С.П.
Не торговал мой дед блинами,
И не служил в НКВД.
Не обойден он был чинами,
И не оставлен был в беде.
Ему диплом вручили немцы,
За год до Первой мировой.
Он прожил жизнь с открытым сердцем,
И с не склоненной головой.
Большевики в конце двадцатых,
Его приставили к деньгам,
Хотя дед ближе был по взглядам,
К заклятым классовым врагам.
Ему наверх был путь открытый,
Туда толкал его сам бог,
Большевикам был нужен мытарь,
И экономики знаток.
Ему доверили валюту,
Он вел с Америкой дела,
И грузы в тоннах нетто-брутто,
Дед гнал в Россию без числа,
И несмотря на все доносы,
Не опускался он на дно ,
Из Штатов вывез паровозы,
И танки Кристи заодно.
И как-то раз не тратя нервы,
Он жизни изменил маршрут,
И отказавшись от карьеры,
Пришел в учебный институт.
Хотя он близок был к элите,
И от трудов не так устал.
Он слишком ясно все предвидел,
И риск привычно просчитал .
Его ценили педагоги:
Он мог студентов подучить,
Он там преподавал налоги,
Чтоб хватало на харчи,
И все равно в начале Чистки,
Ему звонок : "Скорее прочь,
К вам отправляются чекисты!..".
Дед без вещей рванулся в ночь.
Жилье от шкафа до дивана,
Тряхнули жестко без затей:
Чекисты взяли в чемоданах,
Десятки книжек да статей.
Чтоб уклониться от ареста,
И быть подальше от огня,
Он сразу выехал в Одессу,
Где сохранилась вся родня.
И растворив себя в народе,
Он перешел беды черту :
Вполне обычным счетоводом.
Все лето он провел в порту.
Дед ощутил - минуло лихо,
Домой пришел, как выпал снег,
А в институте было тихо,
И меньше втрое всех коллег.
Он захотел, все трезво взвесив,
Вернуть и книги и добро.
И терпеливо выждав месяц.
Чекистам отослал запрос .
Коллеги сразу ужаснулись:
"Тебя тот час же заберут!
Кому чего в ЧК вернули -
Таких наивных там и ждут!"
Но тут пришло письмо с Лубянки
- когда явиться и куда,
Он сам пошел и чемоданы,
Ему там выкинул солдат.