Листья послабей уже всё для себя решили. Вняв доводам судьбы и доверившись ветру, планировали упасть где-нибудь вдали от хоженых троп. Более сильные цеплялись за общежитие материнской ласки в ничтожных попытках продлить жизнь… Ради чего? Быть ближе к небу на десяток другой погонных метров древесины?! Сомнительное удовольствие великовозрастных детин-переростков. Карликовая карельская берёза и невелика росточком, да и жизнь ветреная и глумливая этак вывернула больные от сырости суставы… А полюбуйтесь, скажем, на портсигар: изумительная фактура, сучок на сучке, малахитовое дерево на вес золота! А эти красавицы фигуристые да вальяжные, рощи корабельные да паркетные, постоят позируя Шишкину и «мишке косолапому», да и на фанеру или рейку половую…
Нестор Сосновский, несклонный к переменам в прилежащем ему пространстве, жил вне сезонов. Всегда в пальто и туфлях, кепку носил в зависимости от неподвластного ему солнца, то козырьком вперёд, то на затылок; руки в перчатках прятал в карманах. В дождь, в снег и ветер воротник пальто держал стойку, а в остальные погожие дни отдыхал на слегка сутулых плечах нелюдима. По формуле Сосновского, полученной эмпирическим путём, следовало, что всякое общение с людьми из потустороннего от его забора мира, требовало возмещения потраченной энергии. Чтобы восстановить урон от одного лишь часа разговора требовались сутки отрешения.
Отрешался Нестор по-особому, никак все… Он фотографировал листья! Всевозможные лица: упавшие от болезни и сорванные шквалистым ветром; обманутые утренним заморозком и вскружившим голову листопадом… Он знал о них почти всё, помнил где и когда нашёл ещё трепетное тельце и согрел своим теплом последние мгновения зачем-то прожитой жизни. Это для непосвящённых лист осины меньше тополиного, а дубовый толще берёзового. Для Нестора Сосновского два листка, упавшие с одной ветки, имели свои неповторимые черты. Он мог сказать росло ли дерево в низине или же на открытом солнцу холме; с южной или западной стороны кроны прошли детство и зрелость того или иного листёнка. Это была сфера интересов нелюдима и преданного летописца листвоведа. Здесь царила тишина и в диалоге участвовал лишь один Нестор. Он неторопливо спрашивал и, напевая что-то из Моцарта, неторопливо отвечал. И все были довольны, и счастливы.
Огонь гудел, пожирая деревянную уединённую обитель Сосновского. Архив лиц и судеб лиственного братства спасти не удалось. Нестора едва уняли, два здоровенных близнеца Самохваловы. Он всё пытался броситься в огонь за памятным фотоальбомом, трудом долгих лет жизни. А теперь в чём оправдание его существования? Для чего коптил это синее вечное небо? Денег и скарба было не жаль. Жаль, невыразимо жаль труд и время, которого осталось мало, да и силы уже не те, чтобы вновь начать с нуля. Пожалуй, осталось упасть листом наземь и, тихо скуля, умереть… Нестор лёг в сторонке, чтобы не путаться под ногами всё ещё боровшихся с огнём соседей, и стал ждать смерть... – Сфотографирует или так примет? Наверное, и на меня уже приготовлен формуляр, осталось только дату сегодняшнюю поставить.
В лицо лизнули горячо и шершаво. Смерть так выглядеть не могла по определению, что она собака, что ли?! Да ещё и дворняга беспородная! Та же, видя, что человек открыл глаза, лизнула его ещё раз и, положив лапы и голову на грудь Нестора, затихла рядом… – Такой же бездомный и неприкаянный, как она сама.
19.09.2017