Поэма – раздумье
В 1955 году в СССР официально разрешили проведение абортов.
Я случайно родился. Меня не хотели.
И могли без опаски швырнуть на помойку.
Но, подумав немного, меня пожалели.
Мол, сгодится подсобным рабочим на стройку.
Вышел я на дорогу, не думая вовсе,
По плечу ли мне будет подобная ноша
Нужно верить и жить.…Это, в общем-то, просто,
Да и можно ли жизнь противиться, Боже?
-I-
Солнце, звёзды, Луна и Земля- с миром этим
Разве кто-то захочет когда-то расстаться?
Мать, отец, (кто ж ещё?) так милы своим детям.
Что на них нам нельзя ни за что обижаться.
Год за годом идут. Я расту незаметно
Для себя самого средь удмуртского рая.
И Ягвыр*, и Тумку* я люблю беззаветно,
Из всемирных красот Мувырбам* выбирая.
Это всё в голове я держу и поныне.
Никогда не уйдёт оно, чувствую сердцем.
Никогда не забыть запах чёрной полыни,
Что в похлёбке моей была северным перцем.
Помню: в детстве, когда увозили бурёнку,
Я ревел почему-то при этом, не зная,
Что корову на бойню везут, на тушёнку…
Это - тоже приметы удмуртского рая.
А корова - последней была на деревне.
Потому и росли мы без масла и сыра,
Даже вкус молока – самый первый и древний
Незнаком был для нашего детского мира.
Хорошо ещё – рыбными были озёра.
Хорошо ещё – ельники были грибными.
Хорошо ещё – а чащу соснового бора
Нас манили малина сластями своими.
Не скажу, что мы ели траву и коренья,
Что давились порой лебедой и половой.
Но и хлеб кукурузный будил в нас волненье,
Обещая всем сытость в грядущности новой..
И ему говорили спасибо мы, ибо
Мы уже лебеду не мешали с бедою,
И толчёные листья не сыпала липа
В котелок, где бурда называлась едою.
Не пристало, наверное, этим хвалиться.
Но моё поколение хлеб уважало,
И, умея последней горбушкой делиться,
Бережливо над каждою крошкой дрожало.
Помню: бабушка резала хлеб тонко-тонко
А сегодня – скотину буханками кормим,
Чуть кусок зачерствел – мы его на помойку.
Хлеб стал нынче для нас молчаливым укором.
Думы эти вплотную ко мне подступили.
Осень близится. Душу терзают вопросы:
Что в итоге посеяли-намолотили?
Или все ещё топчемся на перекрёстке?
-II-
Шар Земной продолжает крутиться – вертеться.
А богата ль, как прежде, землица родная,
Нива жизни, знакомая каждому с детства?
Мы пахали её, передышек не зная.
Мы слова самолучшие ей говорили,
С ней навеки связать свою жизнь обещали,
Но о том, что мы пахари, вдруг позабыли,
В города от землицы родной побежали…
Трудно жить? Не стесняйся за помощью руку
Протянуть, чтобы легче шагать по сугробам.
Чтоб дать новую жизнь заржавевшему плугу,
Обратись за подмогой к друзьям – хлеборобам…
Нет, совсем не хочу хвастать я земляками.
Нос задрать выше лба – немудрёное дело.
Но был славен наш Уллапал и друзьями,
И умельцами… Жизнь на деревне кипела.
Где один – там и все…. Среди прочих и многих
Был и я – да у нас там механиков куча!
А теперь, – где мы все? В городах, как в острогах.
Видно, жизнь там полегче и каша покруче.
-III-
Шар Земной продолжает вертеться крутится…
В голове потихоньку “зерно поспевает”.
В жизни многому мне довелось научиться.
Впрочем, разве уроки те кто-то считает?
Возвращаться к баланде пустой я не буду,
Расскажу о другом, – о хорошем о главном:
О горах, что подобны великому чуду,
Об Анивском заливе спокойном и плавном,
Где “тепло” автомата мне грудь согревало,
Где мне стали родней сахалинские сопки,
Где я понял, в чём истинной дружбы начало,
Истоптав чуть ни все приграничные тропки.
Там звучали созвучно удмуртское “эш”,
Друг и друзья, и татарское слово “иптэш”.
* * *
Служба в армии многих сдружила из нас.
Мы расстались, но связи не кончились наши.
Из Амурских краев пишут Пётр и Тарас,
Из Тюменской тайги пишет Миша Сайдашев.
Плавят сталь и чугун одногодки мои.
Хлеб растят и высокие здания строят,
Создают мотоциклы, станки, корабли,
Нефть качают, и шахты глубокие роют.
-IV-
Продолжает крутиться – вертеться землица.
Наступает пора молотьбы…. Провожали
Нас в солдаты весной…. И, умыв свои лица,
Очень быстро подруги о нас забывали.
Говорят, не бывает без молнии грома.
Так же было, наверное, с моею Тамарой.
Были с третьего класса мы с нею знакомы
И казалось, – мы будем счастливою парой.
За семь верст бегал к ней, только пятки сверкали.
Обещала из армии ждать беззаветно,
Но как только солдата на службу призвали,
Вмиг забыла… Стал письма ей слать – безответно.
Если светит луна - и дорога короче.
Ну, а если пурга? Если буря застанет?
Очень тяжко на службе средь эдакой ночи
И подумать о том, что невеста обманет.
Но не зря говорят: у красивых девчонок
Ум короче волос. У тебя были косы
По-цыгански черны. Я боялся их тронуть.
Я берег наше чувство для будущих весен.
Был я чист, как родник. Но калитки подруги
Отворилась вдали для кого-то другого.
Ты потом удивлялась: мол, это от скуки.
Ты потом удивлялась: мол, что здесь такого!
Что такого? Ты сердце моё растоптала.
Ради радости мелкой, минутной, неясной.
Ты меня предала, разве этого мало?
Ты убила любовь! Что бывает ужасней?
…Я простить не сумел. Говорят, ты болела.
Я хочу одного: чтобы не было больно
Никогда тебе так, как меня ты задела…
Впрочем, хватит об этом… довольно, довольно!
-V-
Снова крутится-вертится наша земля.
Золотеет зерно, караваи пекутся.
“Зерновая пора наступает твоя”, —
Говорят мне друзья… ну, а вдруг ошибутся?
Я волнуюсь: мне по сердцу их доброта.
Пусть сравненье не в пользу высокому небу.
Но слова их, как давнего детств мечта.
“Золотая пора” — есть равненье по хлебу!
* * *
А теперь то, к чему с юных лет я привык
Постепенно уходит почти безвозвратно.
Вот вчера на качели я сел и язык
Прикусил, – как качаться на них непонятно.
Те, с кем бегал на речку, давно
Разбрелись, разлетелись по белому свету.
Был дружок у меня. Погубило вино
Личость светлую и одарённую эту.
Чуть постарше он был. И умён, и силён,
А поддался пустой всенародной забаве:
Вряд ли кто сможет выпить поболе, чем он…
Впрочем, я осуждать его вовсе не вправе,
Потому что и сам…. И в деревне моей
Любят стопку поднять и Лука, и Василий,
И Владыкин Парфон, и Поздеев Ондрей,
И другие… Я всех перечислить бессилен.
И, как люди в деревне моей говорят:
“Недалече от сосен их шишки летят…”
* * *
Неужели несчастными были они –
Моей прожитой жизни печальные дни?
Но пропащим своё поколенье назвать
Не могу… ведь когда родила меня мать,
Сотни тысяч колючек железных вокруг
Разорвала свобода. Разомкнутый круг
Вдруг на волю вернул столько славных людей,
Что с лихвою хватило их жизни моей.
Удивительно было и то, что тюрьма
Не сломала их душ, не свела их с ума.
Их считали врагами, лишали семей
По доносам ничтожных лгунов – стукачей.
Самых сильных и умных, почти что святых
Увозили подальше от родины их,
Чтоб забыли они – кто отец их и мать,
Чтоб людьми перестали себя называть…
Не сломались они и не стали зверьми!
И в застенках те люди остались людьми!
А моё поколенье? С чего бы ему
Быть несчастным? Как будто бы всё по уму:
Кто хотел, строил ГЭС, кто хотел, пировал…
Ну, конечно, и шустрым таким не бывал,
Как сегодняшний смелый и бойкий юнец…
Ну, к примеру, я сам: не паяц, не хитрец,
Не товарищ уже, но и не господин…
Впрочем, я никогда не искал себе чин.
-VII-
Вновь земля наша крутится-вертится.
Я ищу на ней жизни зерно.
Рассказал про товарищей-сверстников.
Много ль, мало ли – мне всё равно.
Было в жизни у них и хорошее,
И плохое всплывало не раз.
Верим в лучшее мы и не ропщем.
Перестройка в Туме** началась.
Рад один дорогому дивану.
А другой на машину копит.
Будет вера – и всё по карману.
Будет вера – и разум кипит.
Вера всё изменяет, наверно.
С верой сердцу вольготней в груди
Изменяется наша деревня.
Будет время – зайди, погляди!
-VII-
Земля наша крутится-вертится,
Всё больше рожает зерна.
Всё меньше ней моих сверстников.
Как ты обнищала страна!
Все больше чужие, приезжие
Командуют нашей землёй.
А местные бродят, как нежити,
Скрываются, как за стеной,
За ставнями и за заборами.
Вот друг мой – художником был.
А нынче лишь рвётся из горла
“Сябась!” - остальное забыл.
* * *
Может, хватит восклицать: “Чеброс***”?!
Многих можно бы остановить…
Но язык как будто бы прирос,
Не желает никого журить.
Нет одним из них и сорока,
А другим всего лишь пятьдесят.
Молодые смотрят свысока,
Старые – с презрением глядят…
На раздумья времени – то нет.
Да и спешка, в общем-то, нет.
Сверстники мои теряют свет.
И теряет сверстников страна…
В жизни пройден главный поворот?
Или вновь нас перекрёсток ждёт?
- VIII-
Шар земной продолжает вертеться – крутиться.
Хлеб уже на токе…Молотьбу начинайте!
Крепнет вера. И хочется жить и трудиться.
Вдохновенье идёт! Привечайте, встречайте!
Опоздаешь – и больше его не поймаешь.
Коротка наша жизнь: прозевал, – пролетела…
Мир внимательно смотрит – и ты это знаешь.
Солнце греет могучее ладное тело.
Дочь Алёна сияет, отца уважает,
Любит мать, в школе учится лишь на пятёрки,
На пяти языках лихо книги читает.
Вот удмуртский характер – упорный и гордый.
Подрастает и младшая дочка Оксана,
Лишь вчера, всем казалось, ходить научилась,
А сегодня, проснувшись негаданно рано,
Целый день перед зеркалом в танце кружилась.
Понял: поле ржаное и есть моя доля.
И воды родниковой однажды напившись,
Никуда не бегу я от этого поля.
Не шатаюсь по миру, как будто охвостье
Иногда пролетает над брошенной нивой.
Как бы ни было тяжко, ни разу от злости
Не назвал свою родину я некрасивой.
Никогда не прельщался я лёгкой дорогой,
Верил, – ждёт меня вечное поле ржаное,
Дом родимый, где в мир я шагнул от порога.
Тум, деревня моя, здравствуй, вновь я с тобою.
Я вернулся вспахать и засеять все пашни,
Чтобы золотом новым поля засияли,
Чтоб мой Тум накормить и Удмуртию нашу,
Чтобы люди в России бед прошлых не знали.
Я вернулся и верю, что это судьба.
Я нашёл своё дело, Нашёл я себя!
-IX-
Снова земля наша крутится-вертится,
В лучшую жизнь человечеству верится.
Так почему в свои годы коронные
Мы раньше времени шлём похоронные?
Вроде ещё ничего и не сделали –
Причём в гробы деревянные тело мы.
И, как мешок, свою душу бессмертную
Мы наполняем ничтожною скверною,
Вере и правде служить не торопимся,
Мол, не успею – потомками сробится
Все, что на век наш недолгий отпущено
Для приближенья святого грядущего…
В прошлом не раз так бывало, поэтому
Нет пока шансов грядущему светлому,
Нет пока шансов пробиться хорошему
К разуму, чертополохом заросшему…
Словно бы стадо животное, дикое
Мы закопытили дело великое,
Дело всеобщего счастья и равенства.
Разве потомкам всё это понравится?
Но ведь не все ещё, друг мой, потеряно.
Но ведь не все лишь потерями меряно.
Верю: не все уничтожено, сгублено,
Сломано, срыто, убито, порублено…
Есть ещё время – из грязи и пошлости
Выбраться к свету, к великой возможности –
К жизни вернуть все поля нашей родины,
Восстановить все дороги, что пройдены
Были не зря в мире этом божественном
Честно, незлобно, светло и торжественно.
Вспомним родню свою трудолюбивую,
Жизнь нашим детям подарим счастливую.
Заключение
Как бы наша судьба на земле не сложилась,
И какой ни была бы – счастливой иль горькой,
Так же будет крутиться Земля, как крутилась,
Наша жизнь все такою же будет недолгой.
Будет сорок тебе, пятьдесят или больше –
Не смотри на года, будь сильней, будь смелее!
Если я не успею, ты путь мой продолжишь.
Общий путь наш от этого станет длиннее.
*Ягвыр, Тумка, Мувырбам — топоинимы.
**Тум — названия деревни. Родина автора.
***Чеброс — осторожно (удм.)
Перевод с удмуртского Вл. Емельянов
1988-2004 г.г.
Алексей Ельцов
Вера
Поэма – раздумье
В 1955 году в СССР официально разрешили проведение абортов.
Я случайно родился. Меня не хотели.
И могли без опаски швырнуть на помойку.
Но, подумав немного, меня пожалели.
Мол, сгодится подсобным рабочим на стройку.
Вышел я на дорогу, не думая вовсе,
По плечу ли мне будет подобная ноша
Нужно верить и жить.…Это, в общем-то, просто,
Да и можно ли жизнь противиться, Боже?
-I-
Солнце, звёзды, Луна и Земля- с миром этим
Разве кто-то захочет когда-то расстаться?
Мать, отец, (кто ж ещё?) так милы своим детям.
Что на них нам нельзя ни за что обижаться.
Год за годом идут. Я расту незаметно
Для себя самого средь удмуртского рая.
И Ягвыр*, и Тумку* я люблю беззаветно,
Из всемирных красот Мувырбам* выбирая.
Это всё в голове я держу и поныне.
Никогда не уйдёт оно, чувствую сердцем.
Никогда не забыть запах чёрной полыни,
Что в похлёбке моей была северным перцем.
Помню: в детстве, когда увозили бурёнку,
Я ревел почему-то при этом, не зная,
Что корову на бойню везут, на тушёнку…
Это - тоже приметы удмуртского рая.
А корова - последней была на деревне.
Потому и росли мы без масла и сыра,
Даже вкус молока – самый первый и древний
Незнаком был для нашего детского мира.
Хорошо ещё – рыбными были озёра.
Хорошо ещё – ельники были грибными.
Хорошо ещё – а чащу соснового бора
Нас манили малина сластями своими.
Не скажу, что мы ели траву и коренья,
Что давились порой лебедой и половой.
Но и хлеб кукурузный будил в нас волненье,
Обещая всем сытость в грядущности новой..
И ему говорили спасибо мы, ибо
Мы уже лебеду не мешали с бедою,
И толчёные листья не сыпала липа
В котелок, где бурда называлась едою.
Не пристало, наверное, этим хвалиться.
Но моё поколение хлеб уважало,
И, умея последней горбушкой делиться,
Бережливо над каждою крошкой дрожало.
Помню: бабушка резала хлеб тонко-тонко
А сегодня – скотину буханками кормим,
Чуть кусок зачерствел – мы его на помойку.
Хлеб стал нынче для нас молчаливым укором.
Думы эти вплотную ко мне подступили.
Осень близится. Душу терзают вопросы:
Что в итоге посеяли-намолотили?
Или все ещё топчемся на перекрёстке?
-II-
Шар Земной продолжает крутиться – вертеться.
А богата ль, как прежде, землица родная,
Нива жизни, знакомая каждому с детства?
Мы пахали её, передышек не зная.
Мы слова самолучшие ей говорили,
С ней навеки связать свою жизнь обещали,
Но о том, что мы пахари, вдруг позабыли,
В города от землицы родной побежали…
Трудно жить? Не стесняйся за помощью руку
Протянуть, чтобы легче шагать по сугробам.
Чтоб дать новую жизнь заржавевшему плугу,
Обратись за подмогой к друзьям – хлеборобам…
Нет, совсем не хочу хвастать я земляками.
Нос задрать выше лба – немудрёное дело.
Но был славен наш Уллапал и друзьями,
И умельцами… Жизнь на деревне кипела.
Где один – там и все…. Среди прочих и многих
Был и я – да у нас там механиков куча!
А теперь, – где мы все? В городах, как в острогах.
Видно, жизнь там полегче и каша покруче.
-III-
Шар Земной продолжает вертеться крутится…
В голове потихоньку “зерно поспевает”.
В жизни многому мне довелось научиться.
Впрочем, разве уроки те кто-то считает?
Возвращаться к баланде пустой я не буду,
Расскажу о другом, – о хорошем о главном:
О горах, что подобны великому чуду,
Об Анивском заливе спокойном и плавном,
Где “тепло” автомата мне грудь согревало,
Где мне стали родней сахалинские сопки,
Где я понял, в чём истинной дружбы начало,
Истоптав чуть ни все приграничные тропки.
Там звучали созвучно удмуртское “эш”,
Друг и друзья, и татарское слово “иптэш”.
* * *
Служба в армии многих сдружила из нас.
Мы расстались, но связи не кончились наши.
Из Амурских краев пишут Пётр и Тарас,
Из Тюменской тайги пишет Миша Сайдашев.
Плавят сталь и чугун одногодки мои.
Хлеб растят и высокие здания строят,
Создают мотоциклы, станки, корабли,
Нефть качают, и шахты глубокие роют.
-IV-
Продолжает крутиться – вертеться землица.
Наступает пора молотьбы…. Провожали
Нас в солдаты весной…. И, умыв свои лица,
Очень быстро подруги о нас забывали.
Говорят, не бывает без молнии грома.
Так же было, наверное, с моею Тамарой.
Были с третьего класса мы с нею знакомы
И казалось, – мы будем счастливою парой.
За семь верст бегал к ней, только пятки сверкали.
Обещала из армии ждать беззаветно,
Но как только солдата на службу призвали,
Вмиг забыла… Стал письма ей слать – безответно.
Если светит луна - и дорога короче.
Ну, а если пурга? Если буря застанет?
Очень тяжко на службе средь эдакой ночи
И подумать о том, что невеста обманет.
Но не зря говорят: у красивых девчонок
Ум короче волос. У тебя были косы
По-цыгански черны. Я боялся их тронуть.
Я берег наше чувство для будущих весен.
Был я чист, как родник. Но калитки подруги
Отворилась вдали для кого-то другого.
Ты потом удивлялась: мол, это от скуки.
Ты потом удивлялась: мол, что здесь такого!
Что такого? Ты сердце моё растоптала.
Ради радости мелкой, минутной, неясной.
Ты меня предала, разве этого мало?
Ты убила любовь! Что бывает ужасней?
…Я простить не сумел. Говорят, ты болела.
Я хочу одного: чтобы не было больно
Никогда тебе так, как меня ты задела…
Впрочем, хватит об этом… довольно, довольно!
-V-
Снова крутится-вертится наша земля.
Золотеет зерно, караваи пекутся.
“Зерновая пора наступает твоя”, —
Говорят мне друзья… ну, а вдруг ошибутся?
Я волнуюсь: мне по сердцу их доброта.
Пусть сравненье не в пользу высокому небу.
Но слова их, как давнего детств мечта.
“Золотая пора” — есть равненье по хлебу!
* * *
А теперь то, к чему с юных лет я привык
Постепенно уходит почти безвозвратно.
Вот вчера на качели я сел и язык
Прикусил, – как качаться на них непонятно.
Те, с кем бегал на речку, давно
Разбрелись, разлетелись по белому свету.
Был дружок у меня. Погубило вино
Личость светлую и одарённую эту.
Чуть постарше он был. И умён, и силён,
А поддался пустой всенародной забаве:
Вряд ли кто сможет выпить поболе, чем он…
Впрочем, я осуждать его вовсе не вправе,
Потому что и сам…. И в деревне моей
Любят стопку поднять и Лука, и Василий,
И Владыкин Парфон, и Поздеев Ондрей,
И другие… Я всех перечислить бессилен.
И, как люди в деревне моей говорят:
“Недалече от сосен их шишки летят…”
* * *
Неужели несчастными были они –
Моей прожитой жизни печальные дни?
Но пропащим своё поколенье назвать
Не могу… ведь когда родила меня мать,
Сотни тысяч колючек железных вокруг
Разорвала свобода. Разомкнутый круг
Вдруг на волю вернул столько славных людей,
Что с лихвою хватило их жизни моей.
Удивительно было и то, что тюрьма
Не сломала их душ, не свела их с ума.
Их считали врагами, лишали семей
По доносам ничтожных лгунов – стукачей.
Самых сильных и умных, почти что святых
Увозили подальше от родины их,
Чтоб забыли они – кто отец их и мать,
Чтоб людьми перестали себя называть…
Не сломались они и не стали зверьми!
И в застенках те люди остались людьми!
А моё поколенье? С чего бы ему
Быть несчастным? Как будто бы всё по уму:
Кто хотел, строил ГЭС, кто хотел, пировал…
Ну, конечно, и шустрым таким не бывал,
Как сегодняшний смелый и бойкий юнец…
Ну, к примеру, я сам: не паяц, не хитрец,
Не товарищ уже, но и не господин…
Впрочем, я никогда не искал себе чин.
-VII-
Вновь земля наша крутится-вертится.
Я ищу на ней жизни зерно.
Рассказал про товарищей-сверстников.
Много ль, мало ли – мне всё равно.
Было в жизни у них и хорошее,
И плохое всплывало не раз.
Верим в лучшее мы и не ропщем.
Перестройка в Туме** началась.
Рад один дорогому дивану.
А другой на машину копит.
Будет вера – и всё по карману.
Будет вера – и разум кипит.
Вера всё изменяет, наверно.
С верой сердцу вольготней в груди
Изменяется наша деревня.
Будет время – зайди, погляди!
-VII-
Земля наша крутится-вертится,
Всё больше рожает зерна.
Всё меньше ней моих сверстников.
Как ты обнищала страна!
Все больше чужие, приезжие
Командуют нашей землёй.
А местные бродят, как нежити,
Скрываются, как за стеной,
За ставнями и за заборами.
Вот друг мой – художником был.
А нынче лишь рвётся из горла
“Сябась!” - остальное забыл.
* * *
Может, хватит восклицать: “Чеброс***”?!
Многих можно бы остановить…
Но язык как будто бы прирос,
Не желает никого журить.
Нет одним из них и сорока,
А другим всего лишь пятьдесят.
Молодые смотрят свысока,
Старые – с презрением глядят…
На раздумья времени – то нет.
Да и спешка, в общем-то, нет.
Сверстники мои теряют свет.
И теряет сверстников страна…
В жизни пройден главный поворот?
Или вновь нас перекрёсток ждёт?
- VIII-
Шар земной продолжает вертеться – крутиться.
Хлеб уже на токе…Молотьбу начинайте!
Крепнет вера. И хочется жить и трудиться.
Вдохновенье идёт! Привечайте, встречайте!
Опоздаешь – и больше его не поймаешь.
Коротка наша жизнь: прозевал, – пролетела…
Мир внимательно смотрит – и ты это знаешь.
Солнце греет могучее ладное тело.
Дочь Алёна сияет, отца уважает,
Любит мать, в школе учится лишь на пятёрки,
На пяти языках лихо книги читает.
Вот удмуртский характер – упорный и гордый.
Подрастает и младшая дочка Оксана,
Лишь вчера, всем казалось, ходить научилась,
А сегодня, проснувшись негаданно рано,
Целый день перед зеркалом в танце кружилась.
Понял: поле ржаное и есть моя доля.
И воды родниковой однажды напившись,
Никуда не бегу я от этого поля.
Не шатаюсь по миру, как будто охвостье
Иногда пролетает над брошенной нивой.
Как бы ни было тяжко, ни разу от злости
Не назвал свою родину я некрасивой.
Никогда не прельщался я лёгкой дорогой,
Верил, – ждёт меня вечное поле ржаное,
Дом родимый, где в мир я шагнул от порога.
Тум, деревня моя, здравствуй, вновь я с тобою.
Я вернулся вспахать и засеять все пашни,
Чтобы золотом новым поля засияли,
Чтоб мой Тум накормить и Удмуртию нашу,
Чтобы люди в России бед прошлых не знали.
Я вернулся и верю, что это судьба.
Я нашёл своё дело, Нашёл я себя!
-IX-
Снова земля наша крутится-вертится,
В лучшую жизнь человечеству верится.
Так почему в свои годы коронные
Мы раньше времени шлём похоронные?
Вроде ещё ничего и не сделали –
Причём в гробы деревянные тело мы.
И, как мешок, свою душу бессмертную
Мы наполняем ничтожною скверною,
Вере и правде служить не торопимся,
Мол, не успею – потомками сробится
Все, что на век наш недолгий отпущено
Для приближенья святого грядущего…
В прошлом не раз так бывало, поэтому
Нет пока шансов грядущему светлому,
Нет пока шансов пробиться хорошему
К разуму, чертополохом заросшему…
Словно бы стадо животное, дикое
Мы закопытили дело великое,
Дело всеобщего счастья и равенства.
Разве потомкам всё это понравится?
Но ведь не все ещё, друг мой, потеряно.
Но ведь не все лишь потерями меряно.
Верю: не все уничтожено, сгублено,
Сломано, срыто, убито, порублено…
Есть ещё время – из грязи и пошлости
Выбраться к свету, к великой возможности –
К жизни вернуть все поля нашей родины,
Восстановить все дороги, что пройдены
Были не зря в мире этом божественном
Честно, незлобно, светло и торжественно.
Вспомним родню свою трудолюбивую,
Жизнь нашим детям подарим счастливую.
Заключение
Как бы наша судьба на земле не сложилась,
И какой ни была бы – счастливой иль горькой,
Так же будет крутиться Земля, как крутилась,
Наша жизнь все такою же будет недолгой.
Будет сорок тебе, пятьдесят или больше –
Не смотри на года, будь сильней, будь смелее!
Если я не успею, ты путь мой продолжишь.
Общий путь наш от этого станет длиннее.
*Ягвыр, Тумка, Мувырбам — топоинимы.
**Тум — названия деревни. Родина автора.
***Чеброс — осторожно (удм.)
Перевод с удмуртского Вл. Емельянов
1988-2004 г.г.