В тон бледный измазал воздушный кисель
Дорожную гладь и просветы меж звезд,
Нелепо стекая в зелено-бурую цвель,
На стенах построек в трагичный нахлёст.
В одной из таких, в ту ночь, где чердак,
Кошмарный где шум от ударов воды,
Рожала в агониях старая кошка котят,
Последних детей, что так миру чужды.
И вскоре судьба уронила ту жизнь.
Предвидя утрату всех сил и всех чувств,
Сквозь мутно-предсмертную синь,
Тащила мать-кошка единственный груз.
Под дверь человека без чувств, без ума,
Без счастья и радости в свете людей,
Он морфием душу свою усыплял,
Чтоб больше не видеть из крови дождей.
В печальную ночь он, смерть затянув,
Услышал вдруг стон человек у двери,
И чёрных пустот вмиг ослабился жгут,
И что-то закапало горько внутри.
Возможно полился там ливень из слёз,
И горькой водой окропил естество,
Потом же стекая со светлых волос,
Ручьём прям по сердцу тепло провело.
Искру средь котят разделил человек,
Не дал умереть, напоив молоком.
Он свой смертельный финальный забег
Остановил вдруг внезапным теплом.
Но повесть наркомана тягостна и нелегка,
– Это болезнь без права на ошибку,
В субботу ночью треснула его душа,
Играл он долго с дьявольской наживкой.
Тишь темных стен наполнила квартиру,
И ветер вдруг пропал как неба гром,
Последнее дыханье по полу сквозило.
Утихло. Вместе с ним утих котят тех стон.
В тон бледный измазал воздушный кисель
Дорожную гладь и просветы меж звезд,
Нелепо стекая в зелено-красную цвель,
На стенах построек в трагичный нахлёст.
Четыре котёнка. Омертвевший юнец.
Мать-кошка. Тут шесть расколотых сердец...