Филип Ларкин ( Англия)
Aubade
from Philip Larkin
I work all day, and get half-drunk at night.
Waking at four to soundless dark, I stare.
In time the curtain-edges will grow light.
Till then I see what's really always there:
Unresting death, a whole day nearer now,
Making all thought impossible but how
And where and when I shall myself die.
Arid interrogation: yet the dread
Of dying, and being dead,
Flashes afresh to hold and horrify.
The mind blanks at the glare. Not in remorse
– The good not done, the love not given, time
Torn off unused – nor wretchedly because
An only life can take so long to climb
Clear of its wrong beginnings, and may never;
But at the total emptiness for ever,
The sure extinction that we travel to
And shall be lost in always. Not to be here,
Not to be anywhere,
And soon; nothing more terrible, nothing more true.
This is a special way of being afraid
No trick dispels. Religion used to try,
That vast, moth-eaten musical brocade
Created to pretend we never die,
And specious stuff that says No rational being
Can fear a thing it will not feel, not seeing
That this is what we fear - no sight, no sound,
No touch or taste or smell, nothing to think with,
Nothing to love or link with,
The anasthetic from which none come round.
And so it stays just on the edge of vision,
A small, unfocused blur, a standing chill
That slows each impulse down to indecision.
Most things may never happen: this one will,
And realization of it rages out
In furnace-fear when we are caught without
People or drink. Courage is no good:
It means not scaring others. Being brave
Lets no one off the grave.
Death is no different whined at than withstood.
Slowly light strengthens, and the room takes shape.
It stands plain as a wardrobe, what we know,
Have always known, know that we can't escape,
Yet can't accept. One side will have to go.
Meanwhile telephones crouch, getting ready to ring
In locked-up offices, and all the uncaring
Intricate rented world begins to rouse.
The sky is white as clay, with no sun.
Work has to be done.
Postmen like doctors go from house to house.
Филип Ларкин ( по мотивам)
УТРЕННЯЯ СЕРЕНАДА
Весь день тружусь и к ночи полупьян,
Проснусь часа в четыре в полумраке,
Край штор заря осветит сквозь туман,
А в этот миг судьбы ловлю я знаки:
Теперь на сутки стала ближе смерть,
Как мысли беспокойные стереть,
Где и когда умру я- вот итог,
Вопрос бесплодный , этот страх повсюду,
Быть мёртвым , умереть , не верить в чудо,
Вдруг ужаснувшись , удержаться смог.
Пробелы разума при ярком свете дня,
Что сожалеть , добро дарил ли в жизни,
Любовь не удалась иль обошла меня,
Впустую время пролетело к тризне.
Жизнь одинокая , дней много, много лет,
Чтоб подниматься вверх , где яркий свет,
Очиститься от всех плохих начал
При полной пустоте , жаль невозможно,
На свет идти при угасанье сложно,
И быть нигде, потерян свой причал.
Особый способ , чтобы страх терпеть,
Рассеять трюк религия пыталась,
Мохнатая парча пыталась петь,
Что смерти нет , притворно улыбаясь.
И не найти разумного зерна,
Всем сеет страх дурмана пелена,
Где не почувствуешь ни запаха, ни вкуса,
Где нет прикосновений и любви,
Где рвутся связи прямо изнутри,
Из анестезии ты не приходишь в чувство.
Маячит вновь на кромке поля зренья
Рассеянное тусклое пятно,
Бесчувственный озноб и невезенье,
Что каждый импульс ниже, всё равно,
До нерешительности полной иногда,
Все планы могут рухнуть навсегда.
Мы в топке страха, в одиночку пойманы
Иль пьянство просто, мужество ищи,
Оно пугать не может нас в тиши,
А смелые в могиле спят спокойно.
Свет наполняет комнату , как шкаф,
И комната теперь привычной формы,
Мы знаем , нету выхода сейчас,
И точка зренья наша- вне простора.
И телефоны поклоняются звонкам,
В закрытых офисах , кипит работа там.
Мир арендованный к живому безразличный,
Как глина белая , без солнца даль с утра.
И почтальоны ,словно доктора,
Спешат от дома к дому по привычке.
ВТОРОЙ ВАРИАНТ
УТРЕННЯЯ СЕРЕНАДА
Весь день тружусь и к ночи полупьян,
Проснусь в четыре в тишине и вижу,
Что занавески всё светлее по краям
И смерть моя на сутки стала ближе.
От этого все мысли невозможны,
Лишь эта мысль моё сознанье гложет,
Где и когда умру я , вот вопрос,
Мне чудится весь ужас умиранья,
Приводит в трепет это ожиданье,
В небытиё ведёт проклятый мост.
Сознанье слепнет , видя этот блеск
Не угрызенье совести , а просто,
Добра не сделал, вот такой прогресс,
Да и любовь не принесла мне розы.
И время сорвано, потрачено впустую,-
Лет много пролетело вхолостую,
И выбраться из всех начал неверных,
Быть может невозможно никогда,
Ведь пустота царит везде всегда,
Не быть ни здесь, нигде,как это скверно…
Особый страх не отогнать ничем,
Религия пыталась это сделать,
Парча , изъеденная молью между тем,
О вечной жизни лицемерно пела.
Мол нечего бояться ,смерти нет,
Там нету чувств, где скрыт её секрет.
Вот и боимся , где ни зрения, ни слуха,
Ни вкуса , ни тепла и ни любви,
И в чувство не придёшь , как не моли…
Наркоз и ко всему там сердце глухо.
Застыло там, на кромке поля зренья
Холодное , размытое пятно,
Порывы гасит все до униженья
И нерешительность показывает дно.
Идеям многим невозможно сбыться,
От одиночества так просто спиться,
Горнило страха ловит всех сполна,
Не нужно мужество, боязнь гораздо лучше,
Покорно сдаться- смерть всему научит,
А смелость, спит в сырой земле она.
Всё больше света в комнате с утра,
Она напоминает форму шкафа ,
Мы это знаем , знали , жизнь мала,
Принять не можем , просто доля наша.
Все телефоны клонятся к звонкам
В закрытых офисах , кипит работа там.
Мир безразличный ,лишь работой поглощён,
Мир арендованный, работу не покинуть,
Без солнца небеса белы, как глина,
Как врач , спешит от дома к дому почтальон.