КРЕМЛЁВСКИЕ КРЫСЫ
Гуляя в Александровском саду,
мы на скамейку отдохнуть присели,
достали принесенную еду:
ах, почему б - Кремлёвских стен в виду -
не закусить нам, в самом деле?
Столичный воздух будит аппетит
(у многих здесь акульи аппетиты!)
Блажен, кто впечатлениями сыт.
Однако, бутерброд не повредит,
особенно, когда с утра в пути ты.
Кустарники: спирей да бересклет,
да можжевельник, да ещё другие,
которых – не садовник, а поэт –
не знаю я названий и примет,
росли вокруг, и тени их густые
от солнечных лучей укрыли нас
(была погода аномально знойной).
Сидим, жуём. И в этот самый час
в кустах я замечаю пару глаз
на мордочке усатой беспокойной.
Там крыса! А за ней ещё одна,
а вон ещё - почуяли съестное -
из рук готовы рвать средь бела дня
(пригрелись тут, у Вечного огня)!
И как спецслужбы смотрят на такое!?
Вот так всегда! Лишь лакомый кусок
достанешь, не успеешь облизнуться,
как сей же миг со всех крысиных ног
с девизом, что «велел делиться Бог»,
нахлебники на сладкий дух сбегутся!
В старинном Александровском саду,
где так тенист кустарник многолетний,
где, думал, вдохновение найду,
(имея славу русскую в виду),
мне стала правда грязная заметней.
Здесь крысами кишмя кишит земля,
кругом ходы прорыли и прогрызли,
ища поживу, меж собой деля…
А сколько их за стенами Кремля?!
Аж передёрнуло меня от этой мысли.
ГУМ
Не магазин – музей,
но вход в него бесплатный.
Гуляй себе, глазей,
да будь поаккуратней.
Вдоль множества витрин
броди без передышки.
На цены не смотри,
побереги нервишки.
Чего здесь только нет:
на всякий вкус товары:
от шляпы до штиблет,
от арфы до гитары.
Когда б не потолки,
до самого бы неба
лежали бы тюки
и груды ширпотреба!
Дворец - не магазин,
восьмое чудо света!
Но есть вопрос один:
кому, зачем всё это?
Не будет ни гроша
сие богатство стоить,
чуть, жизни строй круша,
ускорит ход история.
Как в веке по-за-том,
хотя бы, для примеру.
«Войну и мир» возьмём -
том третий. «К офицеру
купчишка подошёл:
- «Берите, что желаете!..»
Всё безразлично, мол.
(Найдёте, прочитаете!)
Ну, а пока, пока
здесь музыка играет,
весь ГУМ - до потолка
стеклянного – сверкает.
Всегда полно людей,
как раньше, так и ныне,
пусть нет очередей
давно уже в помине.
Но тот же всё фонтан,
струИ переплетает,
турист из разных стран
восторженный гуляет.
Кругом огни реклам,
и шик, и блеск повсюду!
Не магазин, а храм!
Жив буду – не забуду!
У ДОМА СОВЕТОВ
Площади, фонтаны и аллеи
небоскрёбы с банками внутри,
рестораны, парки, галереи,-
всё прекрасно, что ни говори.
Величава русская столица!
Слава Богу, есть на что взглянуть…
Но позвольте мне остановиться:
что-то мне кольнуло больно в грудь.
Вот он – Дом Советов.
С нервным трепетом
толпами народ валил сюда.
Здесь решалась в девяносто третьем
нашего Отечества судьба.
И гремела грозно канонада,
и вздымался ветер штормовой,
заревом всеобщего разлада
заслоняя небо над Москвой.
Был ли это всплеск народной воли
против произвола тёмных сил?
Был ли срежиссирован подпольем
сионистским
хаос на Руси?
Было ль это Промыслом Господним,
Божьим попущеньем – слёзы, кровь... –
чтоб очнулись люди, и сегодня
бардака не допустили вновь?
Сколько лет уже! - что лет?! - столетий
кровь лилась - водою в решето!
Что ж такое - Девяносто третий?
Видимо, и то, и то, и то…
Вспыхнула Москва и враз погасла.
Слава Богу, дальше не пошло,
а не то б рассыпалась как пазлы
вся Россия – весело и зло!
И никто за смерти не ответил.
Стопкой помянули бы хотя б
тот кровавый Девяносто третий,
славный тот, позорный тот октябрь!
Вот он – Дом Советов! Дом, который
защищал всем миром наш народ
от преступной антирусской своры
дьяволу продавшихся господ.
По нему прицельно били танки.
Был сожжен и вновь отстроен Дом.
Но ржавеют баррикад останки
до сих пор под реденьким дождём.
Восстановлен Дом. К нему машины
подъезжают,
и в большую дверь
то и дело важные мужчины
входят, и у каждого портфель.
Как же мне хотелось бы поверить,
что тогда, тем более сейчас
те, что заседают там, за дверью,
о России думают, о нас!
Что недаром в девяносто третьем,
как гласит прохожему доска:
«Октября четвёртого
на этом
месте
два убиты паренька».
КРАСНАЯ ПЛОЩАДЬ
На Красной площади торговля,
как двести, триста лет назад.
И в самом центре приготовлен
амфитеатром - кресел ряд.
- Сегодня вечером! - Сегодня!
- Лишь раз и больше никогда!
Оркестр выступает сводный!
Спешите видеть, господа!
И я, влекомый любопытством,
как все восторжен, горд и рад,
вхожу с людским потоком быстрым
в воронку Воскресенских врат.
Разноплеменная, живая,
стихия плещет и кипит!
Кричат торговцы, предлагая
товар на всякий аппетит.
Блестят огни, витрины ГУМа
и звёзды яркие Кремля.
От света, суеты и шума
всё круче кружится земля!
Но дирижёр на сцену вышел
и палочкой легко взмахнул,
и в тот же миг стал мягче, тише
бесформенный и дикий гул.
Как птица гордая большая,
с усильем крылья распрямив,
людские души возвышая,
взлетел над площадью мотив!
Я ничего не слышал лучше,
и, впитывая каждый звук,
я всё стоял и слушал, слушал,
как зачарованный. И вдруг
в гудящем человечьем рое,
как в забытье иль в полусне,
что-то далёкое, родное
почудилось так явно мне.
Полей цветущих Зауралья
припомнился мне аромат,
как будто не за дальней далью,
а здесь поля мои шумят.
И в тот же миг - ответным зовом,
преодолев пространств предел,
ковыль на поле Куликовом,
клонясь под ветром, прошумел.
И нежным шелестом берёзок
откликнулось Бородино…
Глаза мои покрыли слёзы
какой-то странной пеленой.
И как виденье предо мною
в одно мгновение прошли
нерасторжимой чередою
все времена родной земли.
Я слышал стон стрелецкой казни,
пожар Московский видел я,
Чумного бунта чёрный праздник,
у разорённого Кремля,
парад Победы в сорок пятом
и сорок первого парад,
как будто сам я был солдатом,
тем, не вернувшимся назад.
И стало ясно мне до боли,
что чувствовал и он, как я,
медовый дух родного поля
промозглым утром ноября.
Что здесь, по этой вот брусчатке
отчаянно чеканя шаг,
он понял, что погибнет в схватке,
но им повержен будет враг.
И улыбнулся на прощанье
мне неизвестный тот солдат.
…Шумит на площади гулянье,
как двести, триста лет назад.
Эпох стремительная смена
не снизила её цены,
и площадь Красная – священна,
была и есть – душа страны.
ДОНСКОЙ МОНАСТЫРЬ
В монастыре ремонтные работы.
Закрыты церкви Иоанна Златоуста
и Иоанна Лествичника. Кучи
песка и стопки тротуарной плитки
то тут, то там нам преграждают путь.
Но крика гастарбайтеров не слышно.
Их, верно, инструктировал прораб,
что место здесь святое, как-никак.
Святое здесь, намоленное место.
Походная стояла здесь палатка,
в которой князь молился перед битвой.
И отступил Казы-Гирей без боя
от стен Москвы, победу нам оставив.
Его ль потомки тротуарной плиткой
сейчас укладывают ровные дорожки
между гробниц князей и горожан
почетных? Может быть, всё может быть.
Здесь Патриарх опальный под арестом
сидел, народ благословлял безмолвно,
крошил в окошко крошки голубям,
как мы сейчас у трапезной остатки
обеда нашего… Вот голубь одноногий,
других своих собратьев он смелее.
Увечье ли для смелости причина,
а может быть, совсем наоборот?
Здесь до сих пор пылятся на задворках -
как бы в бессрочной ссылке – горельефы
с того ещё, с разрушенного Храма,
им в новой жизни места не нашлось.
Икона ж знаменитая, напротив,
в ларце специальном хранится в Третьяковке,
и только раз в году в Престольный праздник
с конвоем возвращается сюда.
Здесь как-то всё обыденно и тихо,
что и не скажешь сразу, что обитель
сия – духовный центр Православия,
на весь крещеный мир давно известный.
И ангел каменный всё также безутешно
уже, наверное, лет двести или триста
над гробом плачет кавалера
российских (и не только) орденов.
1) На восточной стене Донского монастыря расположены шесть горельефов из разрушенного Храма Христа Спасителя. (прим. автора)
НА ВАГАНЬКОВСКОМ
На Ваганьковском кладбище
как на всяком погосте.
Нищий крестится, клянчащий:
хоть копеечку бросьте.
Никаких тут событий.
Время ход прекратило.
Чей-то холмик забытый
зарастает крапивой.
Разве чуть побогаче
на центральной аллее.
Только что это значит?
Вряд ли там веселее.
Вот Владимир Семёныч
рвёт свои сухожилья,
словно раб заклеймённый,
вдруг почуявший крылья.
Вот, статью отчеканив,
спит под ворохом листьев
вдохновенный очкарик -
знаменитый Влад Листьев.
Здесь артистов могилы,
там надгробья спортсменов.
Где ж таланты и силы,
ливни аплодисментов?
Где призы и концерты?
Всё исчезло куда-то…
От рожденья до смерти:
дата – чёрточка – дата.
Ветер изредка дунет,
закачает ветвями
в такт моей грустной думе:
то же будет и с нами…
Постою у Есенина
и услышу созвучие:
Скоро Пасха осенняя –
Воскресение Словущее.
1) В престольный праздник 26 сентября в храме Воскресения Словущего на Ваганьковском кладбище положено совершать Пасхальное богослужение (Осенняя Пасха). Словущее означает «слывущее», то есть «так называемое Воскресение» в отличие от Воскресения Христова. По легенде «Так называемое Воскресение» относится к человеку, которого несли хоронить и он ожил, когда на него возложили Крест Господень, только что найденный св. царицей Еленой. В пользу этой версии говорит устойчивая традиция освящать во имя Воскресения Словущего именно кладбищенские храмы. Простым людям оказалось близким событие Воскресения человека, не отмеченного при жизни видимой печатью святости. Это «воскресение для всех».
(прим. автора)
Август 2017 года, Москва – октябрь 2017 года, Шадринск