Серебряная пуля оставила жизнь, но убила в нём звериную суть. Он потерял веселый, дерзкий нрав, отказался от мяса, а когда на празднествах ему предлагали выпить стаканчик-другой крови, говорил, что доктор прописал особый купаж, потому что у него открылась сложная, не поддающаяся лечению аллергия.
Потерял он и интерес к женщинам. Прежде легко вступал в связи, уже через двадцать минут знакомства подчиняя объект порывам своей звериной страсти: никто не мог устоять перед блеском глаз, хищным оскалом рта, силой горячего тела с шоколадным загаром. Если бы женщину спросили тогда, какой он, она бы ответила – страстный и злой. На самом деле он был нежен. И нежность проявлялась в том, что ни одну из них он не убил.
В сентябре, проживая на южной вилле своих давних друзей, он помог мальчику лет пяти выйти из моря. Начинался шторм, и мальчуган явно не рассчитал свои силы. Ребёнок не кричал, не плакал, но синие губы бились в такт с его маленьким сердцем. Еще год назад он бы затаился и наблюдал мучения маленького человечка, но сейчас протянул руку и вытащил малыша на берег. Когда он спросил, где мама, юный утопающий ничего не ответил, но глаз болезненно скосил вправо на пухленькую молодую блондинку, которая сидела на полотенце между двумя выродками и отчаянно кокетничала с ними.
Он подвёл мальчика:
- Ваш?
Первая реакция мамаши не смогла обмануть ни его, ни ухажёров: блондинка попыталась сделать вид, что хлюпающий носом никакого отношения к ней не имеет.
Но потом взгляд её упал на лицо мальчугана, и материнский инстинкт – страх – боль – любовь сделали своё дело: женщина протянула руки в сторону дрожащего тельца.
- Он тонул.
Развернулся и пошёл прочь. Уже за спиной почувствовал сбивчивое дыхание.
- Постойте, простите, подождите.
Он остановился.
- Спасибо вам огромное.
Она поцеловала его в щеку, привстав на носочки.
Внезапная мысль скрутила сознание:
- Не хотели бы вы поужинать со мной?
Девушка расцвела:
- Да, да, спасибо. Я согласна.
Вечерняя встреча прошла по заданному сценарию. Сам ужин сократили до двух часов. На столе помимо еды, было много сладкого вина, к которому она была не равнодушна.
Ему не составило труда уговорить ее на продолжение: он довёл её до дома, раздел, овладел, и когда язык коснулся пульсирующей на шее жилки, прокусил и выпил никчёмную жизнь.
Завершив задуманное, он зашёл в комнату мальчика. Долго смотрел на спящего ребёнка, поправил одеяло, выключил ночник и осторожно закрыл дверь.
Через восемь месяцев мытарств по домам ребёнка, сирота неожиданно был усыновлён братом матери, который вернулся из командировки. Все нужные бумаги были предоставлены, формальности соблюдены.
Вместе они прожили тридцать лет. Сын часто спрашивал отца о годах раннего детства, утверждал, что помнит его лицо, его руки. Тот, подумав, отвечал, что видел сына только однажды, когда ему было года три-четыре, особой близости с сестрой, его матерью, у него не было. Потом, вероятно, он снился малышу.
Через пять лет после смерти отца, сын выяснил, что у его матери никогда не было братьев – ни родных, ни двоюродных, ни седьмой воды на киселе.
Своему усыновлённому сыну он всегда говорил, что матери своей не помнит, но за отца отдал бы жизнь, потому что важнее семьи нет ничего на свете.