Сумраки Дарьяла. 15 часть

Аслан Куазо Ингушетия
XV

А в Балте уже прознали,
Новость ту принёс Мераб,
Как они ходили в дали,
Как убил Еситу брат.
Весть дошла и до Батала,
В курсе даже Иналук.
Только мать, как и стенала,
Всё вопит, стеня, от мук.
Все мужчины в доме хмуры,
Безголосые почти.
Батал даже стал сутулый –
Хоть в корзину помести.
Правду мать ещё не знает.
Лучше, если и не знать.
Ведь и так она страдает,
Дочь не прекращая звать.
Ей сказали, для отмазки,
Что Есита отреклась
От семьи, и все напасти
Насылать на них рвалась.
В том винит она Еситу,
Но, готовая простить
Ей и главную обиду,
Просит только возвратить.
Даже на люди не ходит.
Вся в моленьях извелась.
Точно призрак, в доме бродит –
Так поникла и сдалась.

Шалва в горе неутешном
И не ведает, как быть.
В мире этом сумасшедшем
Он не хочет дальше жить.
Всё к Есите его тянет
У могилы посидеть.
Верит, вскоре рядом ляжет –
Только сделать бы успеть
То, на что уже настроен –
Сердце кровника достать, –
Как мужчина, быть достоин
Смерть геройскую принять.
Пред женой своей поклялся,
Как её увидел труп, –
Жить тому срок не остался,
Не жилец тот адов плут.
А Еситу всем селеньем
Скромно предали земле.
Было то Шалвы веленьем,
С болью принятым в семье.
Дня четыре они ждали,
Чтоб добрался к ним мулла
Из ингушского Джейрахи,
Снарядив туда посла.

Чуть поодаль от погоста
И мохевского села
Сиротливо смотрит, грустно
Холмик. Он – свидетель зла.

Сердце в думах тяжких ноет.
Душу мысли теребят.
Он ночами волком воет,
Когда все другие спят.
Так неделя пролетает,
Как для Шалвы свет погас,
А под утро, вдруг, решает,
Что для мести пробил час.
Взял ружьё, свою подмогу,
Друга верного – кинжал,
И еду припас он впроку,
Чтобы зря не голодал.
Вышел засветло в дорогу,
Пока нежились во сне
Все сельчане, и по утру
Не застали бы в селе.
Он намерен через горы,
Схоронясь, пройти свой путь,
В стороне от сёл, дороги,
Чтоб не видел кто-нибудь.
Станет стылая пещера
Кровом на ночь по пути,
Защитит от изувера,
Даст упрятаться внутри.
Станет другом и теснина,
Чтоб не сбился он с пути,
Не настигла чтоб кручина,
И беду смог обойти.

День второй уже проходит.
Недалече и Балта.
Солнце за гору уходит.
Цель заветная близка.
Вдруг, цветок на камне видит.
Слёзно шепчутся уста.
Ком нещадно горло давит.
Застилаются глаза.
На цветок глядит недолго.
И не трогает, не рвёт.
Преклонив колени только –
Нет, не плачет, а ревёт.
И затем бочком ложится,
Ближе тянется к нему,
Слов душевных не стыдится,
Будто нежит он жену.
Он в цветке души не чает,
Водит пальцем по листку.
Осторожно так ласкает,
Не вредить чтоб лепестку.
На колени вновь садится,
Обращаясь всё к цветку.
Тихим голосом струится
Его песня, как в бреду.

Вторая песня Шалвы:
«Здравствуй, нежная фиалка.
Снова встретились с тобой.
Вновь сияешь также ярко.
Цвет твой тот же – голубой.
Всех пленит твоя улыбка.
Все любуются тобой.
Почему же, как беглянка,
Редко видишься со мной?

Но не в добрый час, фиалка,
Нас троих свела судьба.
Может, слов тех слышать жалко,
Будто в них одна мольба?
Или, может, скажешь громко,
Что от Бога все дела,
Справедлив и судит строго,
И защитник Он от зла?

Тогда, почему, фиалка,
Светом веры правит тьма,
Мир ничтожней катафалка,
Зло всегда сильней добра?
Почему от божьей веры
Бьются насмерть все чела?
В чём была вина Еситы,
Что так рано в гроб легла».

Но молчит в ответ фиалка.
Ей неведомо самой,
Отчего любовь – загадка,
И что в смерти лишь покой.

Пролежал он ночь с фиалкой,
Как жену, её обняв.
А во сне побыл с Еситой,
Всю любовь свою отдав.

***

Облака бредут стадами
В летний полдень над Балтой,
Тень плывёт их над садами,
Изгоняя летний зной.
Превратятся скоро в тучи
Облака те, что гурьбой
То сбиваются на круче,
То играют меж собой.

***

Притаился кровник спешно
За знакомою скалой,
Завершить чтоб всё успешно
И отправиться долой.
А под ней ручей струится,
Что бежит от родника.
И к запруде, чтоб напиться
Скот пристал без пастушка.
Пастушок – немой мальчишка.
Он в любимчиках села.
Сам – грузин, Вано сынишка.
Мать недавно умерла.
К роднику погнав скотину,
Побежал он до села,
Видимо, попав к обеду,
Заморить чтоб червячка.
Часто ходит за водою
Разный люд до родничка:
Кто – один, а кто – гурьбою,
Кто – валять чтоб дурачка.
Ходят часто к водопою
И Батала сыновья,
Водит каждый за собою
Друга верного – коня.
Тут, укрывшись над скалою,
Шалва зрит удачно их:
И Батала двор с семьёю,
И к ручью бредущих  – всех.
Потому, лежит он, веря,
Что возможен тут успех.
Местность эту с детства зная,
Здесь пройдя и плач, и смех.

Лёгкий дождь прошёл местами,
Будто прыснули водой.
Разбрелись все меж домами,
Чтоб не взмокнуть под струёй.
Ловко спрятавшись под камни,
Что прибились над скалой,
Вышел сам собой довольный -
Шалва - вроде бы сухой.
Вновь вернувшись на засаду,
Видит, что родник тот пуст.
Бриллиантиками всюду
В переливах каждый куст.
Но, вдруг – Боже! Вот удачу
Посылает сам Господь:
Его кровник, в незадачу,
К водопою держит путь.
За узду, лаская, следом
Деналбек ведёт коня.
Поздоровавшись с соседом,
С ним расстался у плетня.
Он идёт совсем неспешно –
Будто хочет жизнь продлить,
А шагает так небрежно –
Скажешь, что устал и жить.
Вот, подходит так к запруде,
Гладит лошадь за челом.
Пальцы скрылись в гриве, в холке…
И… Как будто, грянул гром!..

Весть Балту вмиг облетела,
Что убит у родника
Деналбек, тот сын Батала…
Видно, месть. Наверняка.
 
Всё село за тем восстало,
Чтоб виновника поймать.
Но тщета всех ожидала –
Тот бесследно смог удрать.
Перешёл Шалва за гору,
Темнота его спасла:
«Может, лучше б и в дорогу…
Чтоб лихая пронесла?»
Но идти не хочет к дому, –
Жизнь и так уж не мила.
Лучше тут отдаться горю,
Смерть чтоб тут и забрала.
Подступился он к стремнине,
А она так глубока…
Терек бьётся там в низине.
Вдаль зовёт его река.
Он на камень ногу ставит,
Но скользит его нога.
Там, чрез тьму, фиалку видит –
Вся раздавлена она:
«Вот и всё. И ты погибла –
Символ жизни и любви.
Знать, меня судьба постигла
За Еситой вслед уйти».
Резко встал. Но… покачнулся.
Вмиг сознанье потерял.
А затем и спотыкнулся…
Так в трясине и пропал.