Я ни разу не видел битвы,
Не скакал на лихом коне,
Не шептал горячо молитвы,
Не топил боль в хмельном вине.
Почему же как только забудусь
Наяву ли, иль кратким сном,
Боль, холодным тупым металлом,
Полоснёт по груди мечом.
Вновь заноют глубокие шрамы
От не виданных мною ран,
А зеркальные воды скажут,
Будто воин я и цыган.
Лишь одежды мелькают и лица,
Край клинка раскалённый в огне
И виденья дадут повториться
Той далёкой, забытой войне.
Во пределах священного круга
На коленях, склонившись при нём,
Будто вновь хороню я друга
Хмурым, серым октябрьским днём.
Тошнотой подступает обида
И в земле с темнотою на дне,
Вижу, место в его могиле
Предназначено было мне.
Будто мог защитить его грудью,
Задыхаясь в предсмертном огне.
Будто шаг - и упасть сражённым
От меча надлежало мне.
(И так хочется чтобы вместо,
Но теперь за двоих живу.
Только знаю, что это нечестно
И во сне знаю и наяву)
Только вижу сквозь мутные тени
Как в бессилии упала рука,
Как застыл он тогда в удивлении
И как рухнул под ноги врага.
И с тех пор я гонюсь за прошлым
Ту минуту стремясь изменить,
Чтобы с этой тупою болью
Не пришлось мне его пережить.
Чтобы он во хмельном угаре,
Повторял, что меня не спас.
А я знал, что в далёкой дали
Он остался бы жить за нас.
Я б молчал, широко улыбаясь
Не сказав ему ничего,
Растворился бы в пьяном виденьи,
За бессилье простив его.
А пока, объятый тоскою,
Я покою и миру не рад,
Моё место было с тобою.
А простил ли меня ты - брат?
Только песни, лезвием острым,
В клочья душу звериным клыкам,
Только строки вкрювают вены,
Бередят не заживший шрам.
Никогда не видал я битвы,
Но в замшелых веках глубине
Я оставил родную душу
На далёкой, чужой войне.