не я бледен, но ты бледна,
русалка в этих сетях сумеречных,
страшных и отвратительных,
ты, убийца детей своих,
чтобы меня спасти,
что в тебе, что больно,
и что к тебе привлечен?
изящна та смерть, что смолью
целует, но мелом распишет стихи на теле моем,
не я страстен, но ты страстна,
так вдыхай в меня пламя,
я туманом его не тушу,
ибо стеклянен
мир, а в наших руках
побит и дроблен.
глаза твои красны, то ли не сон,
но слезы бесслезные,
за кого ты плачешь? мир убог,
ему я сподобился, будто бы свято, -
всякий несчастен, и всякий убог,
ежели был слепец,
но, соблазнившись кровью прозрения,
стал обреченным, - он же пророк.
я тебя полюбил, потому что нет в тебе
жалости или прощения,
потому что, хоть бледна твоя плоть,
но ты мне дышишь,
где путь мой,
- там, где шаги наши
бьют пяткой друг друга,
уступая дорогу,
танец без звука.
за спинами нашими из двенадцати
все апостолы ненависты,
ибо враги
ближе всякого,
и мы одни
покалечены, от отчаянья
в человека зверь обращается,
да что там, постели пусты,
города вымерли, расщепляются
семьи возлюбленных
и звезды на небе -
худы и пусты,
ибо в черноте тлеют, поникнув.
семь вершин, с которых мне спрыгнуть,
обретая над телом своим угнетением созидание,
в ночах бесчувственных, серых, надломленных,
да разве не свет в них, - черно в нем мигание,
но не гаснет,
- услада чужда, чисто выживание, -
когда рядом ты.
как прикоснешься
всякая тварь, коих семьдесят,
так плати,
- дорога плоть детей,
ибо всяких мертвей,
золото сердца,
и в золоте утопясь,
унижаемся,
не жив, но жива
плодородная почва, ибо в ней
гнием,
и в ней возрождаемся.