(отрывок из книги)
Я уже знаю, что шаббат на языке моих еврейских друзей – это суббота. Совсем-совсем выходной день, когда работать грешно… Но в моей русско-украинской семье всё иначе. И субботы мне нравятся меньше, чем следующее за ними воскресенье. По субботам у нас дома генеральная уборка. Мама ходит с воткнутыми под пояс клеёнчатого фартука несколькими тряпками. Одной она протирает мои игрушки, другой окна, третьей книги и пыль на подоконнике. А еще нужно вытряхнуть с балкона одежду, скопившуюся на стуле у её кровати за неделю, потом проделать то же самое с моими платьями и кофточками, потом перейти в комнату бабушки Ани. У нас три больших платяных шкафа, но в них хранится только выстиранная и отглаженная одежда. Остальные вещи, надетые хоть единожды, до стирки в шкафы не попадают. После этого мама будет мыть полы, меняя в ведре воду в каждой комнате минимум по два раза. Она моет полы в нашей огромной, 120-метровой квартире, красиво наклоняясь до самого пола и сдувая на ходу повлажневшую от усердия чёлку. У нас есть швабра, но ей только шторы задёргивают. Ну и раз в месяц, обмотав швабру толстой ветошью, проходятся по потолку и углам. Я всё время путаюсь у мамы под ногами, но не ухожу гулять. По субботам идёт программа «В гостях у сказки» и добрая тётя Валя Леонтьева всегда показывает послушным детям самые-пресамые интересные фильмы. Конечно, мой любимый - «Варвара-краса длинная коса». У этой Варвары такие же большие глаза, как у моей Миры, только голос какой-то писклявый, словно она маленькая девочка.
А вот воскресенье мне нравится значительно больше. Это у всего нашего двора – базарный день. Мама ходит на базар за продуктами и возвращается с тяжёлыми авоськами, большинство же других, в том числе и я, просто «ходят на базар».
Наш базар, особенно летом, солнечный, гомонливый и яркий. Мясные ряды багровеют свежими, сочными отрубами мяса, которое можно и нужно трогать пальцами, а еще тыкать в них подожжённой спичкой (не дай Бог кнура – старого кабана подсунут). Самый красивый – рыбный ряд. Он пахнет, как пеленгас, только что пожаренный Анной Ароновной на душистом постном масле. Он пахнет свежими скользкими бычками, выловленными рано утром в Азовском море: они еще лупят хвостами, но уже имеют аромат своих сушеных соленых сородичей, развешанных в соседней палатке тучными гроздьями под белоснежной марлей.
Молочные ряды пустеют раньше других. Тазики нежнейшего творога, трехлитровые банки сливок и сметаны, огромные бидоны с молоком нужно распродать быстро, пока не стало по-настоящему жарко.
Овощные ряды полны сладкой желто-зелено-рубиновой влаги, какой наполнены огромные херсонские арбузы, мясистые сладкие перцы, кабачки с восковой нежной кожицей и морщинистые, словно щека бабы Рэкуненчихи дыни-колхозницы.
Мама ходит на базар дважды: ей тяжело за один раз донести все покупки. Меня она оставляет под крылом у какой-нибудь из соседок. При всей любви к Анне Ароновне, я люблю оставаться с Мирой или тётей Нелей Китайской. Потому что они, медленно переходя от ряда к ряду, прицениваясь и принюхиваясь, неукоснительно приближаются к самому концу базара, именуемом «тучей». Здесь продаётся всё! И ношеные детские вещи, и цыганское золото, и дефицитная польская косметика, и «подписка» - тома новеньких книг, которые стоят почти как настоящее золото, которого тут, конечно же нет. Мира обязательно даёт мне понюхать духи, которые нюхает сама, а тётя Неля перебирает отрезы красивых тканей, и если уж покупает какой-нибудь, то обязательно подарит мне потом от него «клаптик» - маленький кусочек ткани, оставшийся от сшитого платья, чтобы я тоже сшила своим пупсикам какую-нибудь одёжку. Таких клаптиков у меня уже целая наволочка, потому что кроме тёти Нели у нас во дворе шьют и моя бабуля, и вторая моя бабушка – Лида, и почти все остальные соседки, кроме Беренштамов, Котов, Уманских, да, пожалуй, Сидоренок. Но у остальных (кроме моих бабушек) есть свои дети и внуки, у которых есть свои пупсы. А у тёти Нели только сын Сашка и ему разноцветные тряпочки не нужны вовсе...