Моему первому учителю музыки
Николаю Григорьевичу Супруну
посвящается.
Не спеша ползет электричка,
И колеса гонят тоску.
Возвращается снова привычка
За покупками ездить в Москву.
Мне подруга на днях звонила:
-Туфли ищешь, конечно, здесь.
Зря: Черкизовский рынок - сила!..
И на полную ногу есть.
Деньги будут на той неделе,
Лень-то сбрось - прокатись туда.
Так обулась я, в самом деле,
Оказалась Наташка права.
Хоть изрядно пришлось потрудиться,
Вспомнить, как четверть века назад
Намотаешься по столице-
Как у грешницы пятки горят.
Вот оно, «Каланчевское море»…
Где уж нам уж – придется стоять:
Лишний вес, не сказать, чтобы горе,
Но…
Сижу у окна.
Благодать!
Кто придумал столицу эту:
Грохот, скрежет со всех сторон…
Лечь бы в ванну, да сигарету,
Не забыть отключить телефон…
Застилает глаза дремота…
Не во сне ли?.. Баян звучит.
Что за бред? «Арагонская Хота»?-
Здесь же правит зануда - быт.
Нет. Светлеют усталые лица.
Смотришь, кажется, что беда,
Пока будет музыка длиться,
Не войдет, сгорит от стыда.
Значит, все еще нужен Глинка,
Шуберт, Моцарт, Чайковский,wiwat!
Вдруг…
Послышалось…
Нет, заминка,
И тяжелый вонючий мат
Наждаком прикоснулся к коже.
Где он, где звучащий родник?!
Точно кто-то подбросил дрожжи
В допотопный трухлявый нужник.
Какой гад притащил заразу?
Что случилось? Кого винить?-
С толку сбитому трудно сразу
Ситуацию прояснить.
Вот он, рыцарь ханки дешевой,
Ложка крови да две кости,
Но зато куража гнилого
В мегатоннах попробуй сочти.
Тянет щупальцы к баянисту:
-Ты сляпой, потому должон
Дань платить, двести…не, лучше триста,
Лично мне, гы -гы -гы, пеньсиён.
А за ним два паяца бумажных,
Порождения темных малин,
Замусоленных, гнусно-продажных
На халяву - хоть -гуталин.
В мире есть духовная пища
И молюски с башкой пустой,
Для которых нажраться винчища
И поржать над чужою бедой-
Вечный кайф.
Нас смешат анекдоты,
Жизнь порой иль артист Петросян,
Но вот так: гы-гы-гы до икоты
Стоит в ком-то заметить изъян
И светить по глазам незрячим,
Ожидая, моргнет или нет.
В данном случае солнечный зайчик-
Все равно, что включенный свет.
Ощущая его, глаз моргает,
То есть реакция налицо.
Так у многих слепых бывает,
Но куриным мозгам подлецов
Недоступны простейшие вещи.
-Дак он чо, гы-гы-гы, не сляпой.
-Претворяисси,- гогот хлеще,
-Ладно, бабки гони, хрен с тобой.
-Не менжуйси, внатуре, энто…
Дальше мерзости в Бога и в Мать,
…Ох, привычка интеллигента
Всех на свете людьми считать.
Объясняет, как будто нормальным,
Что играет минут двадцать пять,
Что запросы у них нереальны,
И не может он столько собрать.
Говорил о жене, о лекарствах,
Дорогих, не найти днем с огнем,
О тяжелых и жутких мытарствах
И о многом житейском своем.
Но кому и зачем?! Боже правый,
Всякий знает: хамье есть хамье,
Где им слушать - готовят расправу:
-Не желаешь платить, ё-моё…
Да ты чо, слепошарый, в натуре,
Ну, гляди…
Эй, струмент у кого?-
Щас пырнем напоследок бандуру-
И адьё. Гы-гы-гы, го-го-го…
-Жмесси все, приключения ищешь…
-Заплати и пиликай себе…
-А ну, брысь!-
И стальная ручища
Ухватила цыплячий хребет,
-Пшел отседа, вон там пятый угол…
Расплодили шакалов и крыс…
Да на зоне бы этаких пугал…
Ну, чего ты? отец, не боись.
Наклонился, взял было за плечи,
Но, видать, передряга лиха,
Он весь сжался, сам крепче и крепче
Мертвой хваткой вцепился в меха.
Пальцы длинные белыми стали.
И тогда зашумели кругом:
-Те охальники, милый, сбежали.
-А шкелет-то, никак с барышом…
-Отоварили фэйсом об тэйбол!..
-Тот, в прыщах, еще рот разевал,
А другой ему: не, я тут не был,
Леха Стольник, не, не, - и удрал.
Обступили, нашлось сразу место,
Кто-то подал бутылку с водой.
-Может, водки для снятия стресса,
Захватил вот чекушку с собой.
Понемногу расслабились кисти,
Напряжение спало с лица.
Голубиную душу артиста
Отогрели простые сердца.
Он растрогался:- Как же отрадно,
Что прекрасные люди есть.
Вы, то есть я…
-Да, проехали, ладно,
Слышь, отец, а сыграй «Паланес».
-Только Вы извините, Алеша,
В средней части есть место одно…
Был я молод, да в форме хорошей.
А теперь…не играл…давно…
Повлажнели глаза великана,
И почудился голос иной:
-Я, сынок, разбужу тебя рано,
Спи, Алеша, Господь с тобой.
Леха Стольник прошел свои дали,
Мамки нету, есть холмик да крест.
Так тепло его больше не звали.
И об этом запел Полонез.
Пел баян о нужде и боли,
О невыплаканных слезах,
Еще пел о затерянной школе
В захолустных глубоких снегах.
Там учитель Василий Никитич
Открывал удивительный мир,
Где Щелкунчик, Князь Игорь и Китеж,
Черномор и Руслан богатырь,
И Подснежник, и Белые ночи,
И курган на десятой версте…
Вот откуда в простых рабочих
Тяга вечная к КРАСОТЕ.
Сам-то добрый, наивный слишком,
Говорят, не от мира сего.
На уроках, случалось, мальчишки
Обижали, дразнили его.
Он прощал, так ведь учит Спаситель.
Быть иным не позволит талант,
Потому что он просто учитель,
Да к тому же еще музыкант.
Вот уже загремели аккорды,
И невольно подумалось: Кто
На вершине-то – лица иль морды,
А народ-то страдает за что?!
Сласти власти, дележ оголтелый,
Все в лафе, точно жабы в вине,
И не гнойные язвы по телу,
А СЛЕПЫЕ пошли по стране.
Как старинной приметой дурною
В одураченных городах
Застучали своею клюкою-
Не Содом, а сплошной тарарах.
Поменяли ворА на вора,
Шиш да кукиш владеют казной.
Не меняется только горе-
Так и ходит в обнимку с нуждой.
Вновь спокойно мелодия льется,
Силы зла где-то там, далеко.
Светит солнце, ребенок смеется,
И на сердце легко-легко.
Но хорошего лишь моменты,
Все же прочее - соль земли,
Так что бурные аплодисменты
Заменили копейки-рубли.
Получите, маэстро вагонный,
Незатейливый свой гонорар
От восторженных и потрясенных
Скромный, правда, но истинный ДАР!