томатный пандит выскакивает из банки,
говорит: пробки сейчас на Таганке,
Невский загружен и снегом завьюжен,
Новосибирск отражается в луже -
он тебе тоже не нужен.
томатный пандит не глядит мне в глаза,
смущается, перебиваясь с иврита на хинди.
мы, говорит, сами себя никогда и не видим.
даже в зеркале, даже в зрачках друг друга.
ходим по кругу.
мы не нужны друг другу.
томатный пандит снова твердит
(теперь уже на санскрите):
мы лишь умеем сети плести и ловить в них мритью.
сети майи. ломаем крылья, возводим стены...
мы придумали эту вселенную и назвали ее вселенной.
просто зачали злыми ночами пьяными по случайности -
без взаимности дети такими и получаются.
я гляжу на томатного гостя сквозь первородный ужас,
он поворачивается ко мне лицом то отца, то мужа,
то других, тех что остались тенью, моим спасеньем.
хочешь, говорит, я в плоть облеку их тени?
руки режу и жести скрежет корёжит банки,
томатный пандит исчезает между хумусом и овсянкой,
прячет лик свой алый устало в кетчупе и ткемали,
становится меньше малого чтобы его не поймали.
шепчет мне на прощание (идиш его чуть слышен):
алес бесейдер.
просто молись потише.