Перчатка-платье, дулька-голова,
И вот – привет забавной крошке-кукле!
Глядит по сторонам она, жива,
Волнуется: не выпадет из рук ли?
На пальце-шейке – пышное жабо.
Головкой то покрутит, то кивает.
Как в детстве обожал я бибабо
За то, что, лишь наденешь, оживает!
Ударится, танцуя – ей «бобо»,
И плачет настоящими слезами.
О, девочка, малютка-бибабо
С печальным ртом, из пуговиц глазами!
До дыр, играя, куколку я стёр,
А вырос – и исчезла вдруг куда-то.
Пришёл в театр кукол, как актёр,
Хоть мизерной тогда была зарплата.
Но, важно, вновь, как маленький, я мог
(Пусть было это грамотно едва ли)
Взять в руки всякий тряпочный комок,
И куклы, худо-бедно, оживали.
Над ширмой их отчаянно кружив,
Для радости я жил, не для наживы,
И зал был жив, и сам был слишком жив,
И куклы, как умели, были живы…
«Во киснет! Улыбнуться-то слабо?
Неужто так недуг дерёт, как липку?!»
Я не могу.
Я просто бибабо.
Печальный рот не тянется в улыбку.
Глаз пуговицы смотрят в синеву,
Но сам в себя не влезешь, брат, рукою.
Ударившись о жизнь, реву, реву,
И, маленький, себя не успокою.