- Что у тебя с ней?
- Да вроде бы ничего.
- Хм...
Помолчали. Он теребил занавеску, стоя у окошка. Вообще-то загораживал мне свет: я подшивала дочке снова оборванную оборку на юбке. Совсем не ее фасон, ей бы комбинезон из чертовой кожи. Чувствовалось, что разговор не окончен, но я помалкивала - пусть сам отдувается.
- А что? Мама твоя звонила?
- Нет, у нас в семье сплетни не приняты.
- А тогда чего ты?
- Ничего. Просто хотела сказать, что двери открыты и не держу.
- И что, сцен не будет?
- Нет.
Еще помолчали. Долго. Успела посуду помыть и пирог поставить.
- Ты хочешь, чтобы я ушел?
- Не знаю.
- Как не знаешь?
- Так от тебя зависит. Если хочешь уйти, тогда зачем ты мне. А если хочешь остаться, вот тогда я буду думать.
Он расстегнул верхнюю пуговицу рубашки и знакомым движением взъерошил волосы на макушке. Неловко, да - я бы тоже наверное нервничала.
- Не о чем думать, не было ничего.
- Ты уже говорил.
- Так чего ты!
- Ничего я. А детей она тоже готова забрать? Не много вам будет, справитесь?
- Ты о чем? Тебе что, дети не нужны?
- Ну почему. Очень нужны. Только у меня жилья нет, а у тебя есть. Не беспокойся: два-три раза в неделю буду приходить, водить их по кафе и всяким зоопаркам, и алименты. Конечно, святое дело, я же не хочу, чтобы они меня разлюбили.
- Ты сдурела, вообще? Что, уже всё продумала?! Не было у меня с Лелей ни-че-го!
- Ну не было и не было, чего тогда орать-то...
Я внимательно посмотрела на него. Мне правда было интересно, сколько еще времени он намерен отрицать очевидное. Одно уточнение - с Лелей - чего стоило. Не спросил ведь, о ком я, умник. А сама я не говорила... Не Холмс, точно.
И насколько он сам серьезно относится к своему увлечению - любовь это, или так, зафлиртовался до постели. Вообще-то, я ведь действительно была заинтересованным лицом. Мне хотелось надавать ему по вот этой, хищной и самодовольной морде, и проорать, что он сволочь бессердечная, что я тоже, блин, не раз встречала симпатичных и интересующихся мною мужиков - но не изменяла же! Хотя я на четверть цыганка, и темперамент у меня огого, а либидо, пожалуй, повыше, чем у него! что у нас семья, и дети, которых я, конечно, никогда не отдам, и что я же люблю его, мачо озабоченного!
Он начал поворачивать голову - я уткнулась в книгу.
- Тебе что, вообще все равно?
- Что?
- Ну, что я буду делать.
- Так ты же сказал, что не было ничего.
- А ты поверила.
- Теперь уже не знаю.
Подняла глаза. Смотрит на меня, и лицо возмущенное. Брови насуплены, скулы обтянуты. Сказала бы, что злое выражение, но нет. Когда он в гневе, нет у него этого вопросительного взгляда.
- Так что, хочешь, чтобы я прощения просил, что ли?
- Не думаю.
- Не хочешь, что ли?
- Тебе решать.
И тут глаза у него загорелись, лоб разгладился - и я внезапно отчетливо поняла, почему вышла за него замуж. Он подошел и взял меня за локти, притягивая к себе - еле успела отложить книгу.
- Забудь, - сказал он. - Забудь! Может, я и делаю иногда... сделал недавно глупость. Но ничего существенно важного, поверь. На самом деле, у меня есть ты, и больше мне никого не надо. Честно. Ты и я. Как раньше, хорошо?
Я ощутила прилив нежности и немного подождала, чтобы голос не дрогнул. Еще бы не хватало изобразить тут перед ним страдающую Фисбу. А потом ответила:
- Нет уж. Не как раньше, хватит. Давай лучше - как теперь.
Этим тогда все и закончилось. Ну, почти. Вообще-то, пирог сгорел, а сами мы в ту ночь жутко не выспались.
За следующие двадцать лет у меня как-то не выдавалось случая снова беситься от ревности.