Камчатка
Укрыта и зашторена снегами
От толкотни столиц и суеты,
Молчит Камчатка, с новыми веками
Соединяя прошлого мосты.
Поклоны дарит четырём ветрам,
Удерживает русскую границу,
И веры восстанавливает храм,
И знанье собирает по крупицам.
В сердечной чистоте и простоте,
Храня заветы, сторожа могилы,
Над водами морей, на высоте
Свою накапливает силу.
На глубине души своей земли
Соединяет главное богатство –
Камчатка возвышается людьми
До уровня святого братства.
У моря остановлен бег
У моря остановлен бег.
Над бездной, на краю земли
Застыл отважный человек,
На якорь встали корабли.
Ещё дыхание частит и рвётся пульс,
Но понимание грядёт: пути — конец.
Пусть на губах солёный пота вкус.
Нисходит Дух и явится Отец.
Ведь осеняет деревянный крест
Отрезанный ломоть, Камчатский край.
Здесь будет жизнь — так указует перст,
А время подойдёт — и будет Рай.
Себя Господним Словом обретёт —
Им утолит молчание Камчатка.
Певучий слог не оборвёт полёт,
И повторятся звуки многократно.
В молчании Камчатки
В молчании Камчатки скрытый дух.
В безмолвии веков легла дорога.
Но тонкое чутьё и верный слух,
Талант и сила ей даны от Бога.
Душа Камчатки — коренной народ.
От таинства шамана до Христа
Абориген сказания ведёт
От суеверий до креста.
Тернистый путь, он уготован первым.
И первый на могиле крест
Людьми поставлен Православной веры
Под мягким куполом далёких мест.
Пронизана любовью с высоты
Пронизана любовью с высоты,
Камчатка, как иное измеренье.
Несут космическое отраженье
Каньонов и высот её черты.
В зеркальность вод упавшая заря,
Вершины гор в искрящихся коронах,
Лесная шёрстка на пологих склонах,
И снега безымянные моря.
В разломах твердь. Земля ещё юна.
И в трещинах огонь, как в преисподней.
Дымящих сопок высится стена.
Выстреливает гейзер в час Господний.
Восходит к небу первобытный пар
И застывает облаком молочным.
Глядит на землю ангел непорочный,
Не молод ликом светлым и не стар.
Окован лес прозрачной тишиной.
И видит ангел мальчика в кухлянке,
Что вышел на охоту спозаранку,
С большим ружьём отцовским за спиной.
Пронизан воздух запахом дождя,
И свежевыпавшего снега,
Морозным привкусом последнего груздя,
Смолистым эхом хвойного побега.
Ребёнок точкою растаял вдалеке.
Ударил в землю солнца луч широкий.
И проявились надписи на незнакомом языке,
И засияли в золотом потоке.
Бежит и закругляется строка —
Строй букв без интервалов, древний.
И вывела их Господа рука,
Бог для себя оставил эту землю.
Он поселил здесь избранный народ,
Особенный душой и сердцем чистый,
Камчатки удостоенный высот,
Её глубин и речек серебристых.
Острог
Острог – семнадцать сажень крепостца,
Ясачная изба, при ней каморка
Для аманатов – для заложников. С крыльца.
Видна река, а за рекою — горка.
Простая церковь, в стороне — кабак,
Амбары двоежильные с затвором,
Домов штук двадцать… Лай собак
За обходящим крепость частоколом.
Чернеет в отдаленье редкий лес.
Вкруг тундры белой — горная цепочка.
Вот соболь появился и исчез,
И на снегу следов темнеет строчка.
В углу берложном
На Пенжине, где краски сентября
День ото дня
Смывает дождь дотошный.
У края Севера, в углу берложном
Лежит коряков своенравная земля:
Материковой тундры полоса,
Вобравшая скелет тысячелетий,
Распадки сопок, низкие леса,
Слой вечной мерзлоты
И неуемный ветер.
Животный многотонный гул,
Крик пастухов у табунов оленьих
Уходит от высоких горных скул
В места пологие, на зимние кочевья.
Пройдя по кругу древнею тропой,
Движенью солнца, свой маршрут доверив,
Кочует по просторам тундры Север,
Чтобы вернуться в дом ветров весной.
Веками слажен кочевой устой,
Скреплен высоким мирным договором
Между землей и небом
под колючим взором
Непостижимых звезд над головой.
Несуетно кочевник гонит скот,
Но время жадное
хватает даль горстями.
Индустриальный мир коптит страстями —
Ждет для себя от Севера щедрот.
Надежда Севера — Придут герои —
Очистят поле браней от руин.
С холста земли пурга и время смоют
Следы неполучившихся картин.
Снег плотный накрывает берег скальный.
Ревут шторма, секут дожди косые.
С пути людей сбивает ветер шквальный.
Надежда Севера — величие России.
Предела нет
Предела нет, верста, еще верста,
И резкою морщиною — дорога.
Защиты и прощенья у креста
Святой разбойник испросил пред Бога.
Но нет спасенья от людей, и смертный грех
То давит, то от дома гонит,
А на плечах — тяжёлый снега мех,
И воронье кричит и стонет.
К Камчатке блудный сын приговорён,
Повёрстан в казаки…
На тощей коже
Сей приговор рубцами подтверждён,
Прописан по спине пером батожьим.
Их сотни — беглых, в струпьях и рубцах,
Шельмованных, лишённых крова,
Но с верой Православною в сердцах,
На край земли принёсших Божье слово.
Так веры столп коснулся всех племён,
Был казаком поставлен крест над тундрой,
Язычник ликом к Богу обращён —
Спасён Господним словом мудрым.
И каждый в книгу жизни занесён
Связала вера и народ, и поколенья.
И в этом — соглашение сторон,
На этом — состоялось примиренье.
В земле лежит былой вражды стрела.
Летит домой, на Север птичья стая.
Над тундрою звонят колокола,
И купол над Камчаткою сияет.
Камчатский Пушкин
Последняя статья,над которой работал А.С. Пушкин была о
Камчатке.Смотрите собрание сочинений А.С. Пушкина.
Огромный фолиант в закладках.
По книжным полкам бродят тени.
Над "Описанием земли Камчатки"
Задумчиво склонился гений.
"..Камчатка,крестный путь,казаки..."—
Выводит барская рука.
Свеча погасла.В полумраке
До точки не дошла строка.
Остался труд незавершенным...
Явился молодой гонец
В карете снегом опушенной...
И едет автор во дворец.
Бегут лошадки, приближая
Дворцовый стильный силуэт.
И зал. И государь встречает.
И замедляет шаг поэт.
Портреты смотрят равнодушно.
Спадают складки длинных штор.
Его Величество и Пушкин
Ведут приватный разговор
О демосе и тирании...
За двери выслан секретарь...
"Умнейший человек России..."—
Так скажет о поэте царь.
***
Ужасный век предвидит гений —
Без Бога в сердце, без любви.
Дух разрушения в крови,
Живущих присно поколений.
В Европе — колыбель порока.
Оттуда явится бунтарь.
"Есть предсказание пророка... —
Промолвит тихо Государь. —
Сойдет с небес багровая заря,
С Британии придет гемофилия
И поразит наследника царя.
И бунт кровавый сокрушит Россию.
Святое место русского монарха
Займет антихрист. И наивный смерд
Ему поможет из нужды и страха..." —
Царь замолчал. Прощается поэт.
***
Январский вечер зол и сух.
Роятся снега злые мушки.
Невероятный страшный слух —
Вчера смертельно ранен Пушкин.
Родной литературы свет -
Тот, от кого так много ждали —
Стоит пред Богом в цвете лет,
И ждут его иные дали.
Друзья - Жуковский Арендт,Даль —
У изголовия поэта...
Прислал записку государь,
Доставленную эстафетой.
"Будь христьянином - мой совет.
Коль Бог решит...Я все прощаю..." —
В окне высоком лунный свет.
Друзья посланье вслух читают.
"...Судьба твоей семьи — моя,
И за жену не беспокойся,
И ничего теперь не бойся.
Не лягу спать — ждать буду я ".
***
И время — в мир усопших поводырь —
Проводит до воспетого предела,
Где кладбище и монастырь
И где покоится поэта тело.
В архиве, в старой пушкинской тетрадке
Статья, где не дописана строка,
Где слово незнакомое - Камчатка —
Последним вывела великая рука.
Корякский танец
Отсчитывает время бубен.
Сиянье Севера идёт по тканям буден.
Уважен мясом Куткынняку - Кутх*
В корякской юрте пляшут и поют.
Качается костра горячий свет.
В кругу родни танцует Ктэп.*
Глядит на Ктэп во все глаза пастух —
В корячку юную вселился танца дух.
Танцовщице семь лет, но как умело
Вбирает ритмы бубна тело,
Как чувствует мотив она,
Как вздрагивает нервная спина.
Посверкивает узкий взгляд.
Волнуется вкруг тонких ног наряд.
Ктэп птицею летит и бьёт крылом —
Бесстрастен юный лик, в бровях излом —
Крик чайки над костром парит...
Тревожный бубен убыстряет ритм.
Танцовщица ломает круг старух —
Сквозь тело оживает древний дух.
И юрты нет, поют ветра —
Митты, мать жизни — пляшет у костра.
Встает над миром тень скрещенных рук.
Подстегивает тень чеканный звук.
Ночь отступает, пропуская день.
От Митты отделяется олень.
Высокой шеи гордый поворот.
Олень копытом крепким землю бьёт,
Как будто ягель из-под снега выбивает,
Склоняет голову и замирает.
Камчатская сказка
Томился океан в плену завес
Туманов кольчатых и хрупких.
Спуститься вниз с лазоревых небес
Задумала Митты — супруга Кутхи .
Она ребёнка вскорости ждала.
Капризничая, спрыгнула в пучину
Морскую, и от страха родила
Дитя с отвагою мужчины.
И сын её, чтоб матери помочь,
Со дна восстал и превратился в землю.
В сиянье солнца утонула ночь,
И птица алая чертила небо кремнем.
Так из сыновней искренней любви
Камчатка родилась и появилась,
А старики легенду донесли,
И сказка не ушла, и не забылась.
В глубинах тундры
Колышет время пламя очага.
В глубинах тундры волчий вой понурый.
Меж Севером и миром юрты — шкура.
Шаг жизни к смерти менее шага.
День постепенно утопает в снежных мхах,
И слышно,как олени щиплют юрту...
Корякское прибежище уютно.
Над очагом — котел на двух цепях.
Доносится собак порожний лай.
В лучах заката снег на сопках - красный.
В жилище дети на земле играют мясом...
Хозяйки для гостей готовят чай.
На шкуре скатерть, белое шитье.
Сухая юкола,конфеты,сушки...
Рукою щедрой разливается питье
В немытые фарфоровые кружки.
Добавлен в чай из трав душистый сбор.
Все собрались за пологом Акея.
Приезжих ждет неспешный разговор.
За разговором мясо подоспеет.
Рукой оглаживая шкуры жесткий ворс.
И ловко прикурив одним движеньем,
Акей приезжим задает вопрос
"Из Швеции...А в Швеции есть тундра и олени?"
Какие звери водятся в лесах?
Живет ли соболь. Сколько стоит шкурка?
И смотрит на гостей с прищуркой,
И любопытством светятся глаза.
Смех вызывает фотография аке* -
Корыто по сравненью с батом.
Саамы от Камчатки вдалеке,
Поэтому живут не так богато.
А у коряков — тучные стада:
До тыщи оленят прирост под осень
Над тундрой всходит крупная звезда.
Дымится в юрте мясо на подносе.
Течет от мяса ярко-красный сок —
Почти сырая на подносе оленина.
Не лезет иноземцам в рот кусок,
Им не по вкусу свеженина.
Зато коряки с удовольствием едят —
Горячие куски берут руками,
Рвут мясо белоснежными зубами...
Пришельцы с отвращением глядят
На пиршество камчатских дикарей,
Напоминающим гостям зверей,
На оленины теплые пласты,
На мясом окровавленные рты...
В жиру тюленьем старый мох чадит.
Терзает обонянье жизни запах.
На жестких шкурах непривычный Запад
С пустым желудком неспокойно спит.
Скользит по тундре новая заря.
Через три дня,с признательной гримасой
Голодный гость полусырое мясо
Возьмет из рук коряка — " дикаря".
Надуманных табу падет стена,
И свеженину иностранец будет кушать.
Она не отравляет злобой душу
И не несет погибель,как война.
Камчатки полудикая земля
Не связана окопов паутиной,
И плоть ее не ковыряли мины,
Как ровные нормандские поля.
И, глядя свысока на азиатов,
Под их же кровом забывает швед
О том, как европейские солдаты
Гнилое мясо ели на обед.
Как прет дизентерийные кишки
От полусгнившей брюквы и картошки,
И как тела снаряды рвут в клочки,
Что можно в котелок собрать их ложкой.
Года не вылезая из траншей,
В поту, грязи, страдая от чесотки,
Звереют люди, рвут друг другу глотки,
Дурною кровью вскармливая вшей...
Ну а коряки в юртах мирно спят,
Пригреты Богом, сыты и здоровы.
Олений лес колышется вкруг крова.
Тихонько колокольчики звенят.
А на Камчатке
А на Камчатке ранняя весна.
Бежит апрель в несношенных кроссовках.
Орут коты: "Весна, нам не до сна".
И кажет рожки всем трава на серых бровках.
И что-то летнее, смешное что-то
Весна по клавишам стучит.
И в этой музыке восьмая нота
Души моей отчаянно звучит.
По "скаскам"
По «Скаскам» – Камчадальская земля
Тепла, а снега супротив Якутска вдвое.
И, как дерев, в лесах полно зверья,
От рыбы речка кажется живою.
Горелых сопок высится стена.
И тундра разной ягодой богата.
На Пенжине – коряков племена
Живут без веры, ликом — русоваты.
Из братии своей у них шаман.
И что им надобно — о том же и шаманят.
Бьют громко в бубны, точно в барабан.
Кричат и пляшут — духов манят.
В земле их юрты, и у рек живут
Другие иноверцы — камчадалы.
И стрелами преловко зверя бьют,
Медведя валят с ходу. Ростом — малы.
А если к Северу отправить дельный коч,
В края охотников, оленеводов,
То встретишь там ламутов и чукоч —
Не подъясачных никому народов.
Полночный купол.
Полночный купол — в северных узорах.
Мощь Божьего потопа — в ледниках.
Вулканов убеленные соборы.
Равнины безупречные в снегах.
Соприкасаются небес низколетящих своды
С краями неулыбчивой земли.
Вдыхают влагу ледяной пыли
Из-под снегов возникшие народы.
Восходят взором к ликам гор священных.
Свершают свой бесхитростный обряд.
Возносит душу за собою взгляд
В долину райских пастбищ белопенных.
Глубинной памятью коряки помнят рай -
Способность разговаривать с природой...
И,как святилище, беречь заветный край
Для них естественно, как пить из речек воду.
Абориген не посягнет на мать,
Пусть эта мать — простая оленуха.
Посмевший — будет отомщен людьми и духом,
Как падаль, будет сверх земли лежать.
Камнями молча забивали тех,
Кто шел по нерестилищам лосося...
Ребенок камнем в Ворона не бросит,
С рожденья зная от отца, что грех.
И все, что составляет вечный мир,—
Озера, звери, горы — все — живое.
Здесь каждый гостем приглашен на пир —
Среди хозяев и покоя.
На брюхе с конусов
На брюхе с конусов сползает снег,
Таится на вулканах, выжидает...
А Петропавловск в золоте утех,
В своих осенних облаках витает.
Не замечает он потерь,
Как рыщет по утрам голодный ветер,
И как спускается все ниже белый зверь
И ждет добычу, и молчит, и метит.
Как нюхает он сладкие дымы
И запах хлеба ласковый и млечный...
Осталось двести метров до зимы,
Гуляет город — молодой, беспечный.
Тигильская сказка
У гибкой речки, прямо под горой,
Шумел листвой берёзовый лесок.
На горке в юрте жили брат с сестрой.
И путь до Тигиля был недалёк.
Сестра подчас спускалась вниз с горы —
Она любила петь среди берёз.
Ту Рощу Песельной зовут до сей поры,
Но чаще называют Рощей Слёз.
Любила ительменка песни петь.
Любил их слушать молодой коряк,
Ведь сердце можно песнею согреть…
Стал местом встреч для милых березняк.
Слюбилась с пастухом сестра.
Он некрещён, зато красив, как бог.
Но не увидел брат в любви добра
И не пустил коряка на порог.
Любовники задумали бежать,
Но брат прознал и приготовил лук
И стрелы — стал в засаде ожидать.
Ночь опустилась и легла на луг…
Что будет? Не дано узнать.
Уснул в объятьях ночи ительмен.
Изменница решила лук сломать
И надломила кончики у стрел.
Спустилась с сопки, побежала в лес —
Там нехристи-коряки её ждут.
Сестру на север от родимых мест
Олени быстроногие везут.
Но брат проснулся, переполнен сил,
Взял каменные стрелы, новый лук.
Коряков и догнал, и перебил.
И бубен солнца просиял вокруг.
Сестру он к двум оленям привязал
И в стороны их разные пустил.
Изменной сопку ту назвал.
Название народ не позабыл.
***
Петропавловск
По сопкам растекается туман
И Петропавловск тихо засыпает.
Луч рукотворный освещает храм.
Вдали два брата третьего купают.
Еще один закончен длинный день.
Ворочается океан, вздыхает.
Вулканов увеличенная тень
Надежно спящий город замыкает.
Вглубь полуострова уносится шоссе,
Спустилось облако на парашюте.
И сотни одуванчиков в росе.
Спят улицы,дома и люди.
"Три брата" — три стоящие рядом скалы, стоящие в бухте при
подходе к Петропавловску со стороны моря.
Там девственен природный договор
В глуби камчатских недоступных гор
Есть уголок, таинственный и тихий.
Там девственен природный договор...
К весне достигнут места оленихи,
Появятся детеныши на свет...
Вражды и злобы здесь в помине нет...
И дикий зверь врачует раны
На мягких мхах, не тронутых туманом...
Течет с берез прозрачный сладкий сок...
Назвали люди место — островок.
А как найти? — никто и не ответит...
Тропой безвестной ходят зверь и ветер...
Непроходимы осыпей наросты.
Для человека недоступен остров.
Веками ищут берег безопасный.
Воюют люди,сорятся напрасно.
А где он, этот берег, — неизвестно,
Но было на земле такое место...
На голубике
Бескрайняя продрогшая пустыня.
Кустарники и редкие леса.
На голубике мелкой сыпью — иней
И запах зверя на промокших торбасах.
Осенний кижуч серебрится в речке.
Невдалеке корякское село.
Простая церковь, низкое крылечко.
Ступени ранним снегом омело.
Древний зов
...Олени замерли,услышав древний зов.
И запах тления,дурманящий и сладкий.
Остановилось стадо у распадка,
Увидев груды сброшенных рогов.
И что-то беспокоит вожака —
Сквозь скорбный тлен настойчиво он ищет
Полузабытый запах чужака,
Рога несущего к священному кладбищу.
С недосягаемых Божественных вершин
Дикарь прошёл сквозь горных рек истоки,
Сквозь каменные лавы и потоки
И серые изгибы волчьих спин.
Сквозь горные обвалы и снега
На Север нёс он первые рога
И выдернул из кости лобной с болью,
Камчатку окропив оленной кровью.
Я проснулась
Я проснулась, а осень танцует
Вальс Камчатский — она в золотом.
Листвяные узоры рисует
На земле у меня под окном.
Кружит головы, вся в кавалерах,
И звучит ее чувственный смех.
С ветром спорит она о манерах,
Но с собой уведет ее снег.
В просторах необжитых тундры
В просторах необжитых тундры,
В клубке ветров,
Как чудо — меховые юрты
В муке снегов.
Курящих сопок оцепленье
И льдов гряда…
Неисчислимые стада —
Свои — оленьи.
Своим живут камчатские народы —
Коряк, ламут…
В живом согласии с природой
Под сенью юрт.
Камчатский Петербург
Сквозь времена, сквозь облачный прогал
Неизъяснимый свет сошел на зыбь болот.
— Не вы Меня избрали. Я избрал,
Чтобы вы шли и приносили плод.—
Так говорил Господь ученикам.
Ветвь от лозы Божественной
В пустыне
Духовным зреньем царь увидел храм
В гармонии прямых и плавных линий.
Как в срезе дерева за кругом — новый круг
Вокруг ядра. Всего в одно столетье
Над водами поднялся Петербург —
В величье панорам и анфилад.
В великолепии дворцовых полукружий,
В смешенье стилей храмов и палат.
***
На пятна фонарей в тумане вязком,
На охру впалых окон, бледный снег
Глядит поэт из лаковой коляски:
— Русь свяжут семь морей, семь рек.
Навстречу зареву идущему с востока
С залива дует ветер штормовой.
Столпотворенье зданий над Невой,
Ныряющий корабль в волне высокой.
К истокам вод, что камень отрицают
Стекает время с кончика пера
И замирает в домике Петра,
Где жаркая свеча во мгле мерцает,
Где над морскою картой государь
От мира отрешен беззвучьем ночи,
В мечтах о море приближает даль,
Мысль отсылая к рубежам восточным.
Усильем воли заглянув за край земли —
Как в пустоту, на гибельную схватку
С пространством
Великий кормчий направляет корабли:
В путь невозвратный, в логово Камчатки
Дыхание Невы волнует слух.
В сознанье царском новый Петербург,
Помеченный крестами в небесах
Сияет на Камчатских берегах.
Корякская свадьба
...Сверкает ярким бисером наряд.
В большой яранге празднично и тесно.
Всем интересно посмотреть обряд.
У входа на виду стоит невеста.
Блестят сережки, с камешком кольцо.
Мех безрукавки обнимает плечи.
Сегодня в жизни Ктэп особый вечер.
Свежо и благостно смущенное лицо.
Чтоб стать прилюдно мужем и женой.
Им нужно соблюсти обычай давний;
Жених обязан тронуть женственности тайну —
Коснуться тела Ктэп любой ценой.
— Хватай! - раздался властный крик Акея.
Жених от предвкушения пьянея.
Схватил красавицу в звенящей тишине.
Мгновенье — невеста в западне.
И сразу крик и смех, пошла потеха.
На Ктэп одежда прочная из меха.
Стыдится девушка.сдаваться не желает.
Под парнем извивается, кусает.
Тайнав в азарте словно бы ослеп —
Всей силой надавил на Ктэп.
Невеста пискнула. Жених сдержал смешок,
Рукой скользнув под женский ремешок.
Затихла девушка. Бунтует в тундре стужа.
Летит над миром мудрый ворон черный.
Ктэп поднялась с оленьих шкур покорно
И встала за спиною мужа.
Взгляд солнечный
Взгляд солнечный сквозь облачную просинь.
Серебряных вершин колокола.
Не хочет покидать Камчатку осень —
Земля еще обильна и тепла.
Свое узорье предлагают горы:
И золото, и зелень, и кумач.
Над самым краем зримого простора
Дрожит струною птичий переплач,
Как эхо улетающего лета.
Из перелеска рыжего на склон
В платочках желтых перед рампой света
Березы молча вышли на поклон.
Зной звуков в паутине тонкой.
Вздыхает ветер листьями шурша.
И звонко на весь лес поет девчонка,
Пальто расстегнуто, распахнута душа.
Песня родовая
К мешку заветному приблизилась она,
Завязки потянула жилу.
Корячка разглядеть должна,
Что жизнь ей к смерти положила.
Душой обжитые места,
Смолистый дым родной яяны.
И вдруг протяжно и гортанно
Запела, дрогнув, темнота.
***
Сквозь горло хриплое веков,
То уходя, то наплывая, —
Наследство – песня родовая
Течет потоком лучших слов.
Летит, не ведая границ,
В миры высокое посланье,
В нем голос древних заклинаний,
Дыханье зверя, всклики птиц,
От женщины поющей свет,
Под сердцем выносившей песню,
И за предел палаты тесной
Выходит память старой Ктэп.
***
Бубна удар.
Утра разгар.
Воздуха сталь.
Девственна даль.
Небо летит.
Сердце стучит.
Стойбища дым,
Воля за ним.
ОЭ-ОЭ-ОЭ ОЭ-ОЭ-ОЭ ОЧ-Ч А – ОЧА
Добрые духи ночами не спят,
Без дела в тепле очага не сидят,
В небе оленей тучных пасут,
Род человека от бед стерегут.
Что это? Откуда пришёл этот невыразимо
Прекрасный напев?
Музыка, выходящая из груди, из живота поющей,
кажется странной, первородной.
Песня рождает в душе чувство тоски,
неясного беспокойства о чём-то забытом
и безвозвратно утерянном. Это плач,
мольба природы, всего живого о пощаде.
Добрые духи лунной порой
Спускаются в тундру особой тропой.
Костёр разжигают звёздами глаз,
В белой яранге камлают о нас.
В гору взбирается месяца рог,
Стали седыми косы дорог.
Чайка бросает на берег перо,
Сердце людское помнит добро.
ОЭ- ОЭ-ОЭ ОЧ-ЧА-ЧА-А
Раскидало лето в зелени саранки.
Выйду в тундру спелую завтра спозаранку.
Все цветы погладит ласковый мой взор.
На кухлянке зимней повторит узор.
ОЧ-ЧА
На нарте загрубели стяжки
На нарте загрубели стяжки.
То вверх, то вниз и напрямки.
Издалека бежит упряжка
С приезжими из-за реки.
Собаки целый день без пищи.
Мороз, и не души окрест.
И, наконец, видны долина, лес.
В лесу — корякское жилище.
Растет животных нетерпенье.
Слепят высокие снега.
Деревьев чудится волненье,
Походят ветви на рога.
Лес дрогнул и зашевелился,
Живою загулял волной...
Вожак упряжки как взбесился —
Кнута не слышит за спиной.
Летят взъяренные собаки
И настигают цель в снегах.
Навстречу пастухи-коряки
Бегут с арканами в руках.
Звериный кровожадный рявк
Врезается в оленье стадо!
Арканит головного пса коряк.
Сбивается собачья свада.
Сдержала лаек ловкая петля.
Вкруг серой юрты — лес оленей.
Приезжие застыли в изумленье —
Гудит и хоркает ожившая земля.
Кораль
Зима вошла во власть нетерпеливо,
Открыв ворота северным ветрам.
Коральный запах растащило по горам,
Олень серебряный стряхнул его брезгливо.
Зарею окропило склоны.
В долине обнажилась даль,
Там, где довольно каркают вороны.
Кусок от тундры отхватил кораль.
В загоне топот, крики, гул моторов,
Мясистый пар висит над головой.
Совхозное начальство у забора
Спокойно курит, глядя на забой.
***
Кружит табун, немолодой пастух
Рукой вращает ошалелый круг.
Загонщик криком стадо рассекает,
Ловец аркан без промаха бросает.
Поймав, хватает хора за рога.
Бык гневно атакует пастуха.
Забойщик опытный сбивает с ног оленя
И убивает мастерским движеньем.
Бесстрастный чаут рубит воздух вновь.
Снег беспрестанно пьет оленью кровь.
Пастух о шкуру руки вытирает.
Хор обречен и хор об этом знает.
***
Олень упал,забойщика лягнув.
Багровый сгусток вытолкнув из глотки,
Когда пастух ножом под сердце пнул,
В ночь превращая зимний день короткий.
Над рогачом склоненный человек,
Как будто тонет в запахах и звуках.
Олень, хрипя косит на руку,
Скребя копытами горячий жирный снег.
Смерть белой пленкой лезет на глаза,
Сквозь комья слез в оснеженных ресницах
Еще видны решительные лица,
Холщового забора полоса.
Еще идут по Северу стада,
Гонимые на ветер пастухами,
Туда, где высится бесплодная гряда
Над зеленеющими мхами.
***
Кухлянки теплые - соленые от пота.
Забой — бессменная, тяжелая работа.
"План перевыполним!"— взывает лозунг к массам.
Чумазый трактор тащит сани с мясом.
За огражденьем фартуки мелькают.
Оленей ловко режут, обдирают.
Счастливые старухи ливер грудой
Накладывают в емкую посуду.
Смеется чумработница Наташа,
Оленьей кровью разбавляя кашу.
Знакомый с детства дух плывет и дразнит.
Смех женский над костром, как праздник.
***
Высокий мир! Прости меня,
Прими меня и душу выпей.
В яранге белого огня
Прибереги в небесной зыби.
Сохранный мой, нетленный свет
Вложи в летящий выкрик птичий,
В проточный плеск, в олений след,
В зовущий омут глаз девичьих,
В съедобных трав тугую плоть,
В ребячьи руки жизни новой,
В луны серебряный ломоть,
В кровь солнца, в золотое слово.
Два берега русской славы
Забытые мирянами места.
Под Николаевом оплывшая могила.
Простая надпись в основании креста.
И мрамора просвечивают жилы.
В глубоких трещинах — надгробный пьедестал.
Над старой кладкою щебечут сойки.
Здесь похоронен русский адмирал —
Герой сражений — офицер Завойко.
Земля дала приют, но славный гость
В беспамятства завёрнут саван.
На Украине брошенный погост
Другой земле принадлежит по праву.
Иным обетованным берегам,
Где солнце над Никольскою горою.
Где у подножья сопок вырос храм,
Где ждёт Камчатка своего героя.
Снег холоден, безмолвен, безучастен
Снег холоден, безмолвен, безучастен.
В кухлянках белых юрты и дома.
Хозяйка Севера — жестокая зима.
И только Богу человек подвластен.
Застывшая, с небес глядит луна.
Среди сугробов спит людское племя.
И в ледяной песок уходит время.
И царствует над миром тишина.
Жизнь для коряка, словно длинный сон —
Что за горами ближними он видел?
Случайная болезнь сулит погибель,
Сугробы гасят редкий вскрик и стон.
Окован камчадальский дух,
Теряет речь, ни с кем не сообщаясь.
И замирает, вкруг себя вращаясь,
Как падает на землю снежный пух.
В прошедшее направлен древний взгляд, —
На дикие безлюдные равнины…
Являя непривычные картины,
На окрик памяти летят века назад.
Шалаш из веток. Первый человек
Ногою твёрдо наступил на камень,
Рукою и дыханьем создал пламень,
И слово незнакомое изрек.
Обшарив смелым взором сытный край:
Моря и тундру, гор высоких глыбы,
Леса зверья и реки рыбы,
Он понял, что увидел Рай.
…Но только ночью выпал жёсткий снег.
Ударил по траве железной плетью,
Шалаш разрушил, разметал жестокий ветер.
Тут призадумался замёрзший человек.
***
И люди к морю дальнему уходят —
Других искать от Севера угодий.
Костьми их устилается дорога.
Те, кто остался, ждут явленья Бога.
Дух в теле укрепляется надеждой.
И женщины шьют тёплые одежды.
Жилище накрывает камус рыжий.
Дождаться Бога – значит просто выжить.
От солнца луч, и на санях – пришелец —
Лукавый бес, пройдоха и умелец.
И за спиной его — миры и дали.
А может, это тот, кого так ждали?
Восходит месяц белый и рогатый.
Пришедший — толстый, значит, и богатый.
Он говорит, в бумаге что-то чертит…
Он явно Бог, он должен быть бессмертен.
Горстями раздает пришелец счастье,
Но от него — болезни и напасти,
И смотрят изумлённые коряки,
Что светлый Бог и жадный, и двоякий.
Любушка
Приказчикова дочь жила в остроге,
И бедного охотника сынок
Там подрастал. Встречалися дороги.
И в дом, и в юрту заходил дымок.
Нет Любушки приветливей и краше.
Казаков удалые сыновья
Руки ее хотят, Да вот приказчик важен,
Задумал воеводу взять в зятья.
Но сердце девушки свободно, словно птица.
Ильпх, сын охотника, он в душу ей запал.
Казачке ительмен ночами снится.
Любви нет дела, кто казак, кто камчадал.
Быть может, Ильпх красив? Да за лицо ли любят?
Быть может, богатырь. И сила не нужна.
"Он беден был", рассказывают люди,
Зато любовь его была нежна.
Кто в бедности страдал, тот и любил богаче,
Кто от богатства нищ, душа его мертва,
Тот никогда от счастья не заплачет,
И на сухой земле не вырастет трава.
Отец не понял дочь.С ясачным мехом
Охотника прогнал из горницы своей.
Влюбленные решаются уехать
И спрятать счастье в тундре от людей.
Вот ранняя весна. Побег и духов милость.
Торопит нарты Ильпх, о тундре песнь поет,
Но горная река,в ней полынья случилась.
Жену он оттолкнул, а сам ушел под лед.
Упряжку — нарты, скарб — течение уносит.
Всех лаек затянул речной водоворот.
Пощады у богов лесные птицы просят.
И Любушка кричит. Ильпх борется, живет.
Сквозь гибкий, скользкий лед муж выбрался на сушу.
Собакою в него вгрызается мороз.
И женская слеза не согревает душу.
Смежаются глаза. Ильпх до костей замерз.
Но вдруг невдалеке — как будто голос.
И юрта у ручья застылого стоит.
Хозяина в ней нет, но есть очаг и хворост
И сухо, и тепло, и костерок горит.
Две шкуры на земле, дымком заветным веет.
Осталась у ручья метели круговерть.
Огонь своим теплом любимого согреет.
Поможет разбудить, но... побеждает смерть.
И смерть его теперь уже своим считает,
Но Любушка в огонь охапки новых дров
В беспамятстве бросает и бросает...
И высится костер, и поджигает кров.
Давно уже дымит там сопка Ключевская —
На месте юрты той пылает и искрит.
Про верную любовь огонь напоминает,
А извержение о скорби говорит.
В петле рычащей возбужденной стаи
Всплеск памяти:там камнем — волчий вой.
Наст свежей кровью подплывает.
От боли обезумевший согжой* —
В петле рычащей возбужденной стаи.
Немало вод стекло с тех давних гор,
Но сердце помнит каждое мгновенье.
Трагедия свободного оленя
Жива в душе коряка до сих пор.
Пастух,окутанный дыханьем января.
Как наяву увидел волчью стаю —
На южном склоне, где от солнца снег подтаял,
И впереди — знакомца — дикаря.
На бурой шкуре ярко-белый блик.
Вожак бежит огромными прыжками,
Играя снисходительно с волками...
Дымит от бега на морозе бык —
Гривастый, плотный, с крепкими ногами.
...Десяток свежих,застоявшихся волков
Наперерез ему несется ходко...
И повернул вожак к ближайшей сопке...
И не хватило несколько прыжков.
Вцепился в челюсть мощный зверь.
Другой — подбрюшье дикаря терзает.
С боков и сзади навалилась стая.
И — завертелась волчья карусель.
Оленя пожирает серый цвет —
Как выброс пепла накрывает тушу.
На сухожильях держится скелет.
Смертельный круг становится все туже.
Тесней, тесней, сливается в пятно
На чистых складках тундры полусонной...
Волчье насытилось...Клюют вороны
Хребта оленя белое звено.
Языческий алтарь
Ослепли от больших снегов глаза.
Грудь тяжко дышит, пересохли губы.
Паломника не приглашают небеса.
Грызет мороз, толкает ветер грубый.
Остановился у святой горы старик,
Накинув капюшон кухлянки ветхой.
Нацелил в небо палец горный пик.
Цепляется за склон кустарник редкий.
Здесь, на вершине, жил могущий дух —
Средь валунов, разбросанных природой.
Сквозь облачную арку небосвода
На гору поднимается пастух.
Аппапель запечатали снега.
Дрожат сухие стебли сухоцвета.
Кругом оленьи посеревшие рога,
Истлевшие от времени кисеты.
Осколок месяца на небесах почил.
Незрелый свет над горным изголовьем.
Сквозь тесноту крепящих камень жил
Течет времен былое многословье.
Языческий алтарь — седой валун —
Дары просящих принимает,
Кровь жертв Богам по каплям собирает,
Пьет млечный сок разновеликих лун.
Морщины покрывают лик.
На черном теле след пожара.
Тревожит камень молодой родник.
Пред валуном застыл паломник старый.
Свое житейское сложил к нему коряк,
Задобрил духов подношеньем.
Рябь света всколыхнула мрак.
Сквозь камень проросли виденья.
...Гул множества копыт, свистит хорей.
По небу движется громада —
Десятки гибких нарт, за ними стадо,
А впереди на рогаче — Акей.
...Картины чередуются, пестрят :
Акей на празднике осеннем -
Приносит в жертву белого оленя -
Росинки крови на траве горят.
На темноту стекает солнца жир.
Звучат слова старинного обряда.
Акей торжественно встречает стадо
И по-хозяйски возглавляет пир.
...Внезапно изменился цвет.
Покрылось небо пеленой багровой.
Собаки воют у родного крова.
Торчит яранги брошенный скелет.
В ушах звучит смертельный приговор:
"Отдать в колхоз своих оленей нужно",
Над тундрой причитает ветер вьюжный.
Таят угрозу пики острых гор.
Прощальный всполох - и сомкнулись небеса.
Сверкнула туча розовым подзором.
Звезды высокой высохла слеза.
Коряк взглянул вокруг горящим взором.
Вдали вулкана дымная кудря.
Края зубчатых гор окрасил пламень.
От взгляда старика зажглась заря.
Свет огненной стрелой проникнул в камень.
И зашатался, загудел валун,
Покрылся трещинами от удара.
Огонь испепелил ночные чары -
Рассыпался языческий вещун.
Ничем не смог помочь он пастуху.
Мольбам Акея камень не ответил.
С гудящей высоты сорвался ветер,
Подмел с горы остывшую труху.
Над зеркалами вод
Петропавловск-Камчатский 1922 год
Над зеркалами вод нависли скалы.
В нарядной пышной зелени долины
Камчатская столица — Петропавловск…
Закончен путь, изменчивый и длинный.
На сопки плащ накинут снежнотканный,
Трава разнообразная — стеной.
И смотрит с корабля на берег странный
Учёный швед . И видит рай земной.
Покоя и довольства островок.
Вкуснейшая вода с горы стекает.
Меж сопок приютился городок,
Постройками Клондайк напоминает.
Фонариков бумажных лёгкий ряд,
Весёлый штрих китайских магазинов.
И, как попало, домики стоят.
Повсюду бьющий запах лососины.
Три улицы меж свалок и полей.
Бредёт по грязи гражданин во фраке.
И множество пасущихся свиней.
Грызутся камчадальские собаки.
Людей немного. Основной поток —
На главной улице, шумит в пылу июльском.
Японский и китайский говорок
Обильно перемешан с русским.
Пройти немного — почта, телеграф,
Народный дом, где танцы по субботам.
И летний храм — в сияющих крестах
И в ясных куполов круглотах.
А дальше — двухэтажные дома,
И только государственные зданья.
Дом губернатора, за стёклами тесьма.
Но не проводятся в нём больше заседанья.
Ведь губернатора давно в столице нет,
Как старого режимного порядка.
Революционный новый комитет
Пытается управиться с Камчаткой.
Камчатка 300 лет назад
Острог
Острог семнадцать сажень крепостца,
Ясачная изба, при ней каморка
Для аманатов – для заложников. С крыльца
Видна река, а за рекою — горка.
Простая церковь, в стороне — кабак,
Амбары двоежильные с затвором,
Домов штук двадцать… Лай собак
За обходящим крепость частоколом.
Чернеет в отдаленье редкий лес.
Вкруг тундры белой — горная цепочка.
Вот соболь появился и исчез,
И на снегу следов темнеет строчка.
Земля вбирает прах
Земля вбирает прах, рождает жизнь.
И в глубине колодезной веков
Живых и мёртвых вод поток бежит,
Питая корни отчих родников.
… Но думал ли, гадал казачий чин,
О будущем, и что он в нём терял,
Когда чинил расправу, пришлый сын,
Земли камчатской корни выдирал?
Когда над тундрой властвовал ясак,
И долг ни заплатить, ни перенесть,
Когда в раба был превращён коряк,
И об руку гуляли смерть и месть.
Былая память в родниках живет,
В земле, политой потом тех крестьян,
Что гнал на поселение, как скот,
Кнутом приказов рьяный атаман.
Через Сибирь влачился русский люд,
Шёл хлебороб, чтоб вырастить здесь хлеб.
Свивался указаний длинный жгут:
«Свершится чудо волею судеб».
Не разгибалась целый век спина —
Не вызревали зёрна по приказу.
Чужие отторгались семена,
Изъедены туманом, как проказой.
И в сотый раз ломался жадный кнут,
Валился атаман, пробит стрелою —
И поднимался ительмен на бунт —
За право жить платил он головою.
Свирепые лихие времена…
Не Господу, а прихоти в угоду,
Бывало, что крестили племена,
Под свист нагаек загоняя в воду.
Но разрасталась «Пустыни» стена,
Молитва побеждала святотатство.
И чистый дух прошёл сквозь письмена,
Людей возвысив до Святого Братства.
Паршивый мальчик
Мороз лютует.Сыплет снежный прах.
Скрывает от людей земную карту.
Церквушку легкую иеромонах
Везет в глухое стойбище на нартах.
Упрямый снег под полозом скрипит.
Наст, как алмаз.Легко идет упряжка.
На нарте батюшка лежит, каюр сидит,
Поет о чем-то и вздыхает тяжко:
"Не заготовил юколы коряк,
И рыбы недоход, и наводненье..."
Подбадривает проводник собак
И поворачивает к ближнему селенью.
Гортанный окрик застывает на губах.
У юрты ветхой сходятся дороги.
Привез лекарство и еду монах.
Его встречает мальчик колченогий.
Корякский мальчик, гнойные глаза,
В нарывах тельце, руки в мокрых корках.
И взгляд зверька..,но катится слеза.
Мать у костра, и рядом — рыбы горка.
Корячка чистит рыбу. Кровь, кишки
Подхватывают верткие собаки.
Жирник чадит. Виднеются мешки.
И полог выделяется во мраке.
Глядит священник через дым густой
На то, как мать помочь ребенку хочет,
Как вытирает тряпкой меховой
И чистит раны ножиком рабочим.
Немилосердная бредет по тундре ночь,
И сотрясает юрту скользкий ветер.
Обязан Нестор мальчику помочь
И осветить лампадой стены эти.
Он смело на руки паршивого берет,
Сноровно омывает грязь.
Святой воды испить ему дает,
Кладет на раны цинковую мазь.
И сходит на монаха Святый Дух.
Случилось чудо, стал здоров ребенок.
Перегоняет табуны пастух,
И бегает по снегу олененок.
Упряжка
Вернулись в тундру холода.
На небо — звёзды.
Притихла громкая вода.
Земля замёрзла.
Копыт оленьих дробный стук.
Снегов дыханье.
Относит эхо зимний звук
На расстоянье.
Под полозом знакомый свист.
Мороз крепчает.
С людьми упряжку гонит жизнь.
Куда – не знают.