Сок нектарина стекает по кирпичным стенам. Капает на пол и портит плитку. Хорошая была плитка. Итальянская. Она все уши прожужала мне про то, как хочет её домой. Я купил и теперь она испорчена. Битое стекло от бокалов и зеркал разбросано по ковролину и приходиться аккуратно ступать, чтобы не порезаться. Хотя лишь недавно бегал по ним не чувствуя боли. Перевернутый столик, разбитые лампы, стены в подтёках. Это всё, что осталось от тихой и размеренной жизни. Соседи давно перестали бить по трубам, им кажется, что я здесь сдох, ведь так резко утихли мои крики. А что я делаю сейчас? На каждом чертовом бумажном журавле я зашифровываю твоё имя. Каждый из них это призрачное подобие тебя. Они разные, неуловимые, но вместе с тем неподвижные. Разница между ними и тобой в том, что они мои. Принадлежат мне. И я комкаю их, разрываю в бессмысленом приступе слепой ярости. Послать бы всё к чертовой матери, назваться больным и не ехать с утра на работу. И сидя дома продолжать лепить птиц разноцветных, разномастных и таких чистых. И снова рвать, кидать их по комнате в попытках выкинуть твоё имя из головы. И понимать, что оно не исчезнет. Слишком глубоко прорыло себе логово в моём мозгу. И кусается при попытке его достать.
Я делаю и делаю своих журавлей. Из бумаги, салфеток и подручных материалов. Из стекла, что валяется делаю им украшение. Творю и не могу остановить себя. А в сердце только хрипы умирающих птиц. В отражении разбитого зеркала немая просьба дожить до субботы. Просьба вынести ещё пару дней на своих плечах. Даже если придёться уничтожить тонны бумаги и тонны часов. Даже если всё, что создам отправится в утиль. Я создаю мертвых птиц, а они несут в себе мою боль и пыль степей. Они несут моё сердце держа в своих лапках. Бережно и с сомнением, что стоит его отбирать. И границы разума сузились до пределов комнаты и до предела крыльев. Я загубил себя болью и горем, стал эмоциональной площадкой для детей. И всё, что мне остаётся, всё что удерживает на плаву это только оригами. Журавли, что рождаются и умирают от моих рук. А руки дрожат и слезы текут по щекам. Я бог для них и потому они меня любят и ненавидят. Жмутся к пальцам находя в них утешение, пока я нахожу его в них.
Я делаю птиц, хотя я должен делать себя. Но моя разрушенная комната с остатками нектарина на стенах против того, чтобы я жил. Отбрасываю бумагу в сторону и начинаю вновь ходить по комнате. Сознание говорит, что ты загнанный зверь, а твой дом это клетка. Захожу в ванную, чтобы хотя бы попробывать привести лицо в порядок. Но там такой же хаос, как и во всей квартире. Зачерпнуть воды и плескануть ею в глаза. Отдышаться от холода и растереться полотенцем. Сесть на закрытый унитаз, чтобы хоть здесь подумать без этой щемящей тоски. Вдох, считать до десяти и выдох, повторить заново. Закрыть глаза в попытке прогнать белизну стен. Открыть и замереть от снега летящего с потолка. Сквозняком пронеслась мысль, что всё слетела побелка и вслед за ней кричит чертёнок, что это просто мы упились до зелёного него. Открыть ладонь давая возможность снежинкам садиться на аэродром. Провести ими по лицу размазывая и превращая в воду. И от холода открыть глаза, чтобы больше не видеть сугробы. Их нет. Всё что произошло, лишь плод моей дурной фантазии. Лишь попытка сойти с ума из-за твоего ухода. Я мёртв, как эта квартира. Я мёртв, как снег идущий внутри меня.