Никто не тоскует вечно. Уходят на дно вопросы
не камнем, так мелким щебнем в песок да морскую соль.
Прокуренным бризом встречный растреплет-взлохматит косы,
да в губы впиваясь слепнем, пить будет по каплям боль.
И крик запрокинет небо, пронзит опустевший кратер
грудины, изломы рёбер - до черного дна зари...
Как вспомнить мне, был он, не был, как он, разбиваясь, падал,
сиял, обжигая нёбо - комок, что стучал внутри?
Быть может, взорвался жаром, быть может, пролился ядом,
расплавил наружу выход, сломав подключичный свод?
Разрушен одним ударом - мир, выбита пустошь градом,
расстреляны дни навылет, и небо уходит - под.
Но горе не длится вечно - рубцуются раны долго,
и пряха суровой нитью однажды их стянет край,
с улыбкой кривой, беспечно вскользь грубо блеснет иголкой -
по шву из былых событий, да хрипло вздохнет:
- Вставай!
- Скажи о моей потере - где странный комок, что прежде
здесь бился внутри, сжигая, и рвался наружу сам?
- Сдалась ты, взломал он двери, и - прочь, на пути к надежде
скатился ущельем к краю, да к черным прирос камням.
И там, породнившись с небом и морем, забыв про клети,
свободой своей взывая к покинутым берегам,
он вырос высоким древом, и вены сменив на ветви -
баюкает птичьи стаи, да дарит приют ветрам.