Он сгорел на глазах у огромной страны,
Обливаясь балладами вместо бензина;
Как Сизиф, поднимал на хребты валуны,
Хотя ведал, затянет их снова трясина.
Осаждал он коней привередливых, но
Они знали, что бард – не любитель покоя,
И неслись по судьбе, у которой панно
Создавалось из нот, обрамленных тоскою.
Ежедневно он рвал свою душу для нас,
Восставал против тех, кто не слышал народа,
Он горел и горел… и в итоге угас,
Не увидев, какой к нам явилась свобода.
Не об этом он пел, чтоб гнела нищета
Население в нем клокотавшей России,
Не тому посвящалась его хрипота,
Чтобы люди друг друга в пороках месили.
Все не так,- восклицал он,- ребята, не так!-
И мечтал о высоком явлении Духа,
Но свалилась страна в непролазный овраг,
Где духовное больше не мило для слуха.
С ног на голову всё перевернуто здесь,
И постыдным деяниям служит мандорла…
Если б знал наш певец, что мы потчуем днесь,
Вряд ли стал бы тогда надрывать свое горло.
Он же к нам обращал огневые слова
Не сходить никогда с колеи богоданной,
Но для нас оказалась желанней халва,
Чем горение с ним на костре первозданном.
Он хотел постелить нам поля для любви
И укрыть нас пуховым небес одеялом,
Ведь в его беспокойной, горячей крови
Всё направлено было к святым идеалам.
Мы же видели все, как прогнившая власть
Обложила его роковыми флажками
И ввергала, глумясь, в запрещенную страсть,
Чтоб он гробил здоровье с чумными дружками.
Он стремился в Париж к ненаглядной своей,
Но стеснен был в деньгах и работал чрезмерно
На аорты разрыв; жег его суховей
И студил аквилон – вместе неимоверно.
Лишь немногие знали, как адскую боль
Пересиливал он, все сценарии руша,
И доигрывал так свою каждую роль,
Словно Гамлет испытывал образ Хлопуши.
Не давали ему ни медалей, ни льгот,
И не брали в печать его звучные строки,
Но протестом ответил на это народ
И зачислил певца самовольно в пророки.
Он всю жизнь простоял у судьбы на краю –
И за эти при жизни мучения ада
Он, конечно, сейчас пребывает в раю,
Но мятежному сердцу это вряд ли награда.
Он и там продолжает из музыки слов
Извлекать только то, что пригодно для схватки,
Потому что не вправе Высоцкий-Жеглов
Допустить верховенства бесовских порядков.
И мы слышим его незабвенный надрыв,
Поднимающий нас из пучины болота,
Пробуждающий в спящих бойцовский порыв
И не ждущий в ответ: «Осторожней, Володя!».
Не любил он того, кто нутром гниловат,
Кто читал исподволь его личные письма;
Но любил он того, кто, ударив в набат,
Оставался под пытками бескомпромиссным.
Он без устали пел, своей правдой горя,
Утверждая, что нет у глагола окраин,
И метался душой в западне бытия…
Но, уйдя в мир иной, он и там неприкаян.