Он ждал,
забившись в угол
промозглой квартиры,
как в карцер.
Глазами, чернее, чем уголь
смотрел на дрожащие пальцы.
(Он знал, что ему пришьют
что-то подобное
делу Таганцева).
За яркое пламя
горячей бравады,
за антисоветские убеждения.
За вязкую горечь
написанной правды
придётся грудь
сделать мишенью...
Бессонной ночью
врывались в окна
пьяных деревьев кроны.
Страх
заматывал поэта
в кокон,
страх
сверлил глазами
Горгоны!
Последний стих
он писал в бреду.
Он знал,
что за ним
придут.
Молчаливо,
без боя он сдаст
редут.
И его расстреляют
в первом ряду.
Перед иконой твердил без конца:
«стихи бессмертны,
пусть я уйду»!
Как жаль, что кормили
свинцом сердца
тех, кто искренне верил
в страну.