Когда ложился трудный звук под ноги и тебе, и мне,
и в стрекотании травы мы предавались тишине,
деревья гнули свои руки под упругий ритм судьбы,
а опустевшие дома смотрели в небо, как гробы.
Я только бледный стебелёк, пургой иллюзий занесённый,
а ты – чего-то ждущий, что-то знающий лисёнок.
В твоих презрительных глазах пылает трепетный восток,
а у меня в груди застрял твой детский лисий коготок.
Я лишь делирия клочок, осколок гнилостной любви.
На дне глубин твоих лежат моих фантазий корабли.
Меня изранили обломки всех твоих скалистых фраз;
распятие над головой воздеть бессильно в самый раз.
Наш хрупкий остов был разбит, наш крепкий образ был разрушен,
а я сижу во тьме, склонясь, и отмываю душу.
Ты увлеки и потопи меня в заветный свой поток –
в прозрачном танце смоет ил перворождённый мой порок.
Кому нужны обрывки всех моих усталых старых слов?
Навек закрылась дверь в страну медовых стихотворных снов.
Нам больше не поцеловать одежды пыльные судьбы,
и опустевшие дома глазеют в небо, как гробы.
В ладонях удержать не смог я крохи вечного рассвета,
и не найду свои вопросы на твои ответы.
В твоих измученных глазах пылает каменный восток.
Прошу тебя, скорее вынь свой детский лисий коготок!