В перевёрнутых листьях пространства
Истлевает послание были —
Всё, что сделано, мы повторили
Лишь вослед знаменосному танцу...
Как красиво на небо всходили!
Как мы рдели в отливах весенних!
Как нас пасмурно вы схоронили,
Заточая в бездонность недели...
Радость нежная взгляда простого,
Воссиявшая сонмом лучинок,
Я в твоих колыбелях бессоных
Нахожу горькой правды твердыню.
Но теперь я в пустыне иссохнув
От палящей презрением жажды,
Всё гадаю по звёздам о доме
И молю об испитии чаши.
Если есть «то» на свете «однажды»,
То оно истлевает в той были,
Когда руки твои стали влажны
И объятия свои распустили.
То в словах боле неизъяснимо —
Как пусты памятливостью люди!.. —
Ничего в мире неповторимо
На холсте вековечности судеб.
В слабооком впивании в дали
Я рисую картину восхода,
И слова заключают: «Мы знали,
Что Он есть, и что нас не осудит».
Оттого так дрожит непривычно
На глазах уходящее в Лету, —
Всё, что сделано, нами воспето,
И воспетое дважды — ты вычти.
В унисон биению сердца
Всё клокочут безмолвные воды,
Даже в их чёрно-мраморном гробе
Есть местечко, где можно согреться.
Потому я в пространствах слагаю
Бесконечные буквы свободы,
Что и время так скоро растает,
Но потоки его не убудут.
И в столпах воздыхающих писем
Остаётся лишь трезвость восхода, —
Безразличная матерь-природа
Ты — хранилище писанных истин!..
И читаю я в листьях столетних
Как просто начертание были:
Всё, что сделано, мы возлюбили,
Так самим мы себе стали дети.
Потому я в вишнёвых признаниях
Возлагаю венки в хороводе;
Вы все бывшие тут — прорицание —
Предсказание о разности судеб!
Нам Вселенная стала планетой,
Где мы были — извечно пребудем!..
Три десятка родимых столетий
В этих горьких глазах всё же любят.