Зеркала вечной жизни. Видения минувшего

Кэтрин Макфлай
(Написано на тему Уильяма МакЛелланда)

Я помню, ты ответил в ночь:
«Свергай преграды к цели прочь!
Ответ на сталь - клинок меча».
Трепещет по ветру свеча,
но пламя гаснет - и вослед
глядят глаза земных побед.
Забвенье, помни, - не тебе,
не быть мольбе в твоей судьбе!
Борьба же с ней решает путь,
былое откажись вернуть.
С дождём мешается слеза,
с огня столбом - крови роса.
Омой в реке ты остриё,
когда пролило кровь копьё.
Видать же призраков - к беде.
Ответишь Богу на суде.
Но, а пока – держи удар,
Не откажись: последний дар
принять велю тебе – бери!
С тобой мы оба – бунтари.
Ты отраженье на воде
узнаешь в пламени, дожде.
Не будешь прежним, ну и что?
Получишь знание зато.
Потом кляни меня из сил
последних. Болью исказил
предсмертный крик, презренья час,
расплата не минует нас.
Тебя встречаю на пути,
нам должно об руку идти.
Предай сомненье в первый раз.
Последний сон бежит от глаз.
Наставник, друг и злейший враг,
со мною ты среди атак.
Житейских мук я выпил яд:
ему названье, говорят, -
желанье властвовать вовек.
Под небом звёздным мой ночлег.
Среди усталости дорог
давно я духом занемог.
Ты водишь по краю меня,
во плен, свободу ли маня.
Узнал, но поздно. Мы с тобой
вверялись цели ввек одной.
Я ненавижу и люблю.
Пускай на казнь, пускай в петлю,
но за тобою я пройду.
Пощады, знай, давно не жду.
Я сладость с горечью вкусил
Прощенья, что ж, не испросил.
«Всё в мире – ложь», - предупредил
меня не ты ли? - Нет, зачем?
Сперва завидным бытием
я жил без сил, но мало мне
того, что людям есть вполне.
И ты ведь знал, моей вине
прощенья нет. Я пред тобой
отвечу, но пока постой,
не время счёты нам свести,
а пару сотен вёрст пройти.
Я – одинок. Среди небес
я вольной птицей бы исчез.
В морях купается луна,
гитары тонкая струна
мотив знакомый мне поёт,
а утро солнца луч прольёт.
Я буду волен по весне, -
и отплачу врагам вдвойне.
Холодной осени приют…
Второго шанса не дают.
Глубинный шёпот, скал уют,
и волны тихо допоют
печали песню. Далека
моя земля, моя тоска.
И сколько мчаться я могу?
Ветра хлестали на бегу.
Скакать галопом на коне.
Сравняться мне с тобой в войне?
Но ты ли вспомнишь прошлых лет
тобой наложенный запрет,
когда прошли века? Тебя
я встречу, о вражде скорбя.
Не делай вид, что не знаком,
я честь и долг сплетал венком,
сжигал мечты, себя ломал.
Неужто вправду жертвы мал
палящий жребий? Жар степной
и холод стылою зимой
истёртых чувств я забывал
(пытался), но меня призвал
какой-то голос из глубин,
края родные трёх чужбин:
и совесть имя им, и страх,
сожженный в пепел чёрный прах
моих скитаний горький бред,
но горше будет мой ответ
тебе. Я - жизни господин,
и, как и ты, - всегда один.
Землёй промчаться суждено,
зарёю вспыхнуть, - и в окно,
как ворон, вольным улетать,
и вечность в зеркалах искать,
но отраженья разбивать,
и ничего не забывать.
Неуловимо реять ввысь,
сводить галоп гнедого в рысь.
Лесами – тихая тропа,
холмами вьется ворожба,
а позади – проходит жизнь,
Но против ветра удержись,
во блеск зарниц скачи средь трав
под мерный шелест, сень дубрав. -
Тебя встречает шум октав
и тайный вечности конклав.
Смешай небесное с земным,
глубины пресного с морским.
Гроза, как видишь, друг, близка,
дорога в сумрак – далека.
Не греет пламя и закат.
Бурлящей пеной водоскат
несется вниз в уклон ручья.
И, сударь, видимо, ничья
опять, а кубок не долит.
Мне жажду грех не утолит,
Тепло не дарит сладость нег,
ведь я ступил другим на брег.
Возврата нет – не оглянусь,
уйти отсюда поклянусь.
Но не впервые нарушать…
А выстрел грянул – удержать
коня поводья на скаку –
реально? Нет? Бунтовщику,
не зная страха, – мчатся прочь,
отвергнув чувства, превозмочь
веленья пламенной души.
Мы – долга-чести торгаши,
но ты презреньем не клейми,
ведь остаёмся мы людьми.
Ещё далёко до зари,
всесильем пусть и одари,
но, путник, со стези сойди,
хотя паляще боль в груди
удары бьет, считает дни.
Среди предательства возни
безумно кровь стучит в виски,
и ты умрёшь, но не с тоски.
На зов отчаянно иди,
мы – прирождённые вожди.
Но что же силы нет отныне?
Иссякла искрою в камине,
она у горных серых врат,
Но своеволием богат
ты, странник, бездною прошедший,
но славы не держись ушедшей
среди замерзших острых льдин
ты - одинокий властелин.
Но, знаю, есть тебе соратник.
Закрыл при входе дверь привратник,
и брошен ключ на дно реки
небрежным дрогнувшей руки
поспешным жестом. И в помине
крупиц, утерянных в пустыне,
как не старайся, - не сыскать.
В песках - молчания печать,
а рек сверкающая гладь
воспоминанья похоронит.
И в бездну пламени уронит
тайник, открывшийся тебе
в твоей последней ворожбе
не тучи грозные разгонит,
но лик покажет провиденья:
не избежать грехопаденья.
А ты увяз в пороках ведь.
Пути все сходятся на треть,
и два из них ты проходил:
и первый смертью оплатил,
другие – прошлой жизнью разом.
Твой долг – не данность глупым фразам.
Не высечь искрами на камне
соцветья правды, пламень лжи.
Тебе – почтенье, друг мой, а мне –
осколки мести. Витражи
горят томленьем неизменным,
а ты останься незабвенным,
но чувства с разумом секут
ветрами. Примиренья ждут
друзья, враждою разделённы.
Клинки – для мести закалённы,
и слепит очи ярко сталь.
Я от всего бежал бы вдаль,
но призван был душой родною.
Полынью стелется степною
ветров горчайший аромат,
и кровью залит мой закат…
Восход безжизненный пришедший
лучи прольёт на луг расцветший,
но нет там более меня.
Прощай! Прожить не больше дня
мечтам судьбы моей постылой,
как гул протяжной и унылой
реки, что льется в океан.
Проплыть – вокруг один туман,
ни зги не видно, час проходит.
Когда до края все доходят
манящей пропасти, мосты,
на дно ссыпаясь с высоты,
горят. – Чужие корабли
сжигают также безразлично.
С небес далёко до земли.
Мне пить забвенье не привычно. -
Так подставляй же свой бокал:
ведь ты же этого желал
всего превыше неизменно?
Не опьянеешь – и отменно!
Меня таким всегда ты знал:
я ничего не забывал…