К моменту трагедии на станции нас осталось трое: Первый, Второй и я, Третья. Первый любил меня, а я любила Второго. Это был банальный треугольник, банальный, как тушеное мясо с картофелем. Второй не любил меня, правда, никого другого тоже. Он просто принимал женское поклонение, выходящее за рамки обеденного перерыва, когда все смотрят в тарелки к соседям, пытаясь вычислить размер их заработка.
Нет-нет, они не были друзьями. Первый презирал Второго за все то, что мне в нем нравилось. Раньше это называлось ревностью, сейчас же, когда даже слово "жизнь" наполняется смыслом только в сочетании со словами "станция", "переход" и многими другими, данное понятие потеряло свою актуальность. Они не были друзьями, просто работали в одном отделе со мной и еще тремя людьми. Правда, двое ушли в отпуск, а один сломал ногу однажды по пути домой в конце рабочего дня. Поэтому-то нас и было трое в тот злополучный вечер.
Когда я пытаюсь вспомнить, как зародилась моя любовь ко Второму, то просто теряюсь в догадках. Она материализовалась из ничего – из хмурого неба и бетонных плит на улице, из криков начальника и голодных детей соседки. Весь мир сконцентрировался в одной точке. И это была любовь.
Первый спросил меня:
- Три, почему он? Именно он?
"Три" – это уменьшительное имя от Третьей. На нашей станции всем дают номера. Имя – для дома, для семьи, для матери, для мужа, для соседей. На работе никто не смеет назвать ничье имя: можно попасть в Очистительный Центр.
Я не ответила Первому. Второй был слишком заметен, так к чему лишние разговоры? В рабочее время недопустим флирт. И ко всему прочему, я не выбирала Второго. Я его просто любила. Откуда мне знать, каким образом мы выбираем предмет страсти? Второй же просто не замечал меня. Он вообще никого не замечал. Эту черту его характера я возненавидела сразу и ненавидела долго и упорно. Я выливала на него желчь кубометрами, я поджаривала его на огромном костре презрения. Ничего не помогало. Я продолжала любить Второго, а Первый продолжал любить меня.
В обеденные перерывы я сидела за длинным столом между Первым и Вторым. Первый приносил и уносил за меня тарелки с едой, а Второй быстро и аккуратно ел, не теряя зря ни одной секунды. Но и тут я ничего не могла сделать: я продолжала любить Второго. Это была просто любовь, банальная, как дважды два – четыре.
В тот день на станции дежурил наш отдел. Это означало, что мы должны были всю ночь проверять, как работают приборы, предупреждать аварии и погибнуть при исполнении долга, если что-то случится. За триста лет своего существования станция пережила две аварии. Этого слишком мало, чтобы утратить бдительность. Поэтому дежурства на станции проводились постоянно, и ни один отдел не избежал сей доли. Всего отделов на станции было около пятидесяти. Между прочим, ни названия станции, ни чем она занималась, я не скажу: попасть в Очистительный Центр не хочется никому.
Ситуация выглядела так: мы сидели в комнате, в которой размещался наш отдел – Первый, Второй и я, Третья. Первый задумчиво строил домик из спичек. В руках Второго я отчетливо видела одну из запрещенных книг. Любой из нас при желании мог донести на Второго, но, кажется, ему это было безразлично.
Примерно в восемь часов вечера Второй громко зевнул, потянулся, сказал, обращаясь к Первому:
- Может, сыграем в шахматы?
Когда Второго перевели в наш отдел, он утверждал, что был лучшим шахматистом на прежнем месте. Первый очень обрадовался, так как очень любил эту игру.
Первый смел свой домик в ящик и вынул оттуда коробку с шахматами. Они сели за стол и углубились в игру. Я, как всегда, села рядом с Первым, хотя всей душой, всем сердцем рвалась ко Второму. Это была самая банальная любовная история во всем мире. Говорят, что все гениальное просто. Второй был гением в моих глазах, но простым он никогда не был. Ледяная стена отгораживала его от мира, в котором жили остальные; это стена была непробиваема, она не таяла от моих взглядов. Второй был надменен, иногда становился грубым. Но, несмотря на это, ничего не менялось. Я продолжала любить Второго, прощая ему все и вся.
А Первый… Он, безусловно, был очень хорошим человеком. На его помощь я могла рассчитывать всегда. Не было случая, чтобы он подвел меня или кого-нибудь другого. Будь на его месте кто-нибудь другой… Впрочем, это все равно ничего не меняло.
В тот вечер Первому и Второму не удалось доиграть партию в шахматы. Минут через десять после начала игры мы услышали негромкий гул, идущий откуда-то снизу. Первый схватил меня за руку повыше локтя.
- Три, сиди здесь, - умоляющим тоном произнес он, - мы со Вторым пойдем узнать, в чем дело.
Я не собиралась оставаться на месте, но голос Первого был полон такой заботы, что я поневоле замешкалась. Вслед за гулом мы ощутили сильный подземный толчок. "Землетрясение!" – подумала я. Второй побледнел.
- Нам надо уходить отсюда, - сказал он.
Первый вздрогнул, но быстро отреагировал:
- Уходи. И Три забери с собой. Слишком опасно.
Я не поняла, в чем заключалась опасность. Землетрясения случались очень часто, но ни разу станция не пострадала от них.
Второй не двинулся с места.
- Мы уйдем все вместе, - холодно сказал он, - я не собираюсь подвергать опасности кого бы то ни было.
Первый подошел к нему близко-близко.
- Совсем незачем оставаться всем троим. Вы вдвоем уходите со станции. Останусь я. Три, - обратился он ко мне, - ты должна уйти. Это слишком опасно. Ты должна уйти. Ради всего святого, Второй, уведи ее!
Второй подошел ко мне.
- Три, мы уйдем только все вместе.
В это время пол ушел из-под ног. Последнее, что я запомнила перед тем, как потерять сознание, было испуганное лицо Первого и то, что он протягивал мне руки, пытаясь помочь.
Говорят, нас нашли через два дня. Я не могу с уверенностью это утверждать, поскольку очнулась только в больнице. Станция превратилась в развалины. Мы могли задохнуться в них, нас могли убить обвалившиеся стены. Мы остались живы. Второй практически не пострадал: он нашел наименее опасное место и укрылся там. Хуже всех пришлось Первому: у него были переломаны ноги и левая рука: он спас мне жизнь, закрыв собой от обломков. Врачи утверждали, что ему сильно повезло остаться в живых.
Через несколько месяцев Первого выписали из больницы. Я заходила к нему в этот день.
- Здравствуй, Три, ты в порядке? – первым делом спросил он.
Когда я уходила, он смотрел мне вслед. Но я ничего не могла сделать. Все осталось по-прежнему: Первый любил меня, а я любила Второго.