( фантазия на тему)
«Расцветали в горбатых горшках
Целомудренные цикломены».
Андрей Вознесенский.
И присела Душа на краю распростёртого тела:
«Вот… закончилось всё…говорят расставаться пора.
Ухожу, ухожу… Фу!.. До чёртиков здесь надоело.
Жизнь – бездарная пьеса, в которой плохая игра.
Каждый день, каждый день неизбежное пищеваренье
Пополам с алкоголем и прочею белибердой,
Производство дерьма, ещё хуже его испаренье –
Нет уж, хватит с меня! – в самом деле, пора на покой.
Не хочу больше знать о притворстве, юродстве, коварстве,
Мимолётные связи, а дальше опять пустота.
В раннем детстве мне пели о радостном Божием Царстве,
Но куда забулдыге такому в святые места.
Значит вечные муки. А кто скажет правду: где лучше?
Быть - не быть, здесь иль там, - бросить денежку времени нет.
(Голос странный какой-то): - Пустите, пустите, о ужас! –
Как пятнадцать минут! Но ведь он же… Всего сорок лет!...
Кровь - возьмите мою, подойдёт, подойдёт непременно,
Я же сыном ходила нормально, почти без проблем!..
Не нужна говорите… Вот… бабушкин крест…очень ценный.
Больше нет ничего, третий месяц… не платят совсем.
Понимаю. Он в коме… Но надо же что-нибудь делать!-
Сорок лет, и глаза всех озёр и небес голубей.
Люди в белых халатах! – Ну где ж ваша доблесть и смелость?! –
Может быть костный мозг? – так берите, берите скорей!..
И дрожащие пальцы по пуговкам платья простого
Побежали, споткнулись и замерли. Шёл холодок
Равнодушно-пресыщенных глаз коллектива мужского,
Точно сытый кобель бросил взор на вчерашний кусок.
Вот надежда последняя рвётся как ветхая нитка
И потерянный шёпот, похожий на сдавленный крик:
- Ничего не получится… если бы Лидка-улитка
Превратиться могла в длинноногую девочку-шик…
А в душе что-то дрогнул, чуя знакомое слово
Застучало:
Улитка, улитка, улитка…
В соседнем дворе
Собачонкой пугливой жила-была Лидка Смирнова
И служила забавой весёлой шальной детворе,
Потому что горбатая, в кофте землистого цвета
(Не могла её бабка одеть, как родители нас).
На побои, насмешки и брань не давала ответа,
Только плакала где-то – Улитка – решил весь наш класс.
…И шумели ветра, уносили опавшие листья,
Снег ложился на землю, звенела ручьями весна.
Что-то в воздухе носиться: чувства, волнуются мысли.
Скоро время придёт возмужать озорным пацанам.
Наша «взрослая жизнь» начиналась, конечно, в затяжки,
Мать – полтинник на завтрак, а я – через двор в магазин.
За сараями ждут Вовик, Серый, Андрюха да Пашка:
Покурить у нас есть, на «червивку» потом сообразим.
Но когда в час обеда распахнуты двери буфета,
Дразнят, сводят с ума ароматом своим пирожки –
Как не хочется жить, вот бы сгинуть, удрать на край света!..
А кругом все жуют, уплетают за обе щеки.
Да ещё геометрия. Циркуль… посеял, наверно…
Может в парте? – Фантастика – там бутерброд в колбасой.
Ням-ням-ням – всё путём, хоть и жрать одному очень скверно,
Но откуда ж я знал? – и к тому же желудок пустой.
И пошло – и поехало: плюшки, ватрушки, котлеты…
Всё же надо разведать, откуда свалились дары.
Собираю своих – никакого понятья об этом.
- Шурик, дай откусить! – у самих вот такие шары.
Пацаны отпадают. Но кто же тогда? Вероника?
Ничего себе киска. Увидишь – и слюни текут.
Ножки, попочка, грудки… А лучше - попробуй найди-ка…
Да… с такой бы не хило прилечь на сто двадцать минут.
Я средь наших ребят был фигурой довольно заметной:
Метр восемьдесят два – и уже кое в чём преуспел.
За окном всё зелёное, птички поют, скоро лето,
Потому решено: Веронику беру на прицел.
Но мечты улетучились синим дымком сигареты:
Глаз-Алмаз, то есть Вовка, на физике мне говорит:
- Я всё видел, всё знаю, а хочешь, скажу по секрету:
Твой «шеф-повар» Улитка… не веришь, так сам посмотри.
Что потом началось – не приснится и ночью в кошмаре:
Рожи, шпильки, подначки – короче, хоть дома сиди.
Даже есть перестал – так меня доставали базары.
За кликуху «Улитыч» Андрюхе чуть нож не всадил.
Удружила зараза убогая мышка-норушка.
Но за что? – Гадом буду, не трогал её никогда.
Аргументы простые: у бати кулак не игрушка,
Мать туда же: сиротка, калека, чужая беда.
Мне вообще наплевать, что она вместе с нами взрослела,
Что дурацкую кофту сменил воротник кружевной,
Что дразнить и лупить её всем уж давно надоело,
И что русые волосы плечи накрыли волной.
Ох, и зол же был я. А Серёга припёр самогонки,
Мировая пошла: - Ну и псих ты, однако, Санёк.
А всего-то делов: месяц май – захотелось девчёнке,
У горбатых ведь тоже чего-то там есть между ног.
Так давай поглядим. Эй, Алмаз, наливай по последней,
Всё сварганим о'кей – не узнают ни мать, ни отец.
Представление будет ништяк, лучше всяких комедий.
Так под мат-перемат зарождался в мачишке подлец.
Подвалить к ней легко: пару раз посмотреть потеплее,
То да сё, дай списать, неохота алгЕбру решать,
Угостил карамелькой, гулять звал, как стемнеет.
Хоть саднило нутро, но уже заподло отступать.
Закружилась земля, перепуталась истина с ложью,
Губы, волосы, платье – уже целовал её всю.
То лё шепот бессвязный, о чём – разобрать невозможно,
То ли шорох какой-то в весеннем невнятном лесу.
Боль пронзила её, да не слышал я этого стона:
Первобытным самцом бестолковых пятнадцати лет
Ошалело ворвался в горячее нежное лоно,
Мял дубовыми лапами трепетный девичий цвет.
И она отвечала с такою отчаянной силой,
Как зелёная веточка к солнцу, тянулась ко мне,
Всем своим существом увлекая на ласковых крыльях
Долго-долго лететь по весенней хмельной вышине.
Прямо в сладкий провал и затем уже медленно падать
В бесконечную музыку счастья, блаженства и сна.
Слышу: сердце твоё, моя первая чистая радость.
Вижу: тело твоё освещает нескромно луна.
Я не верю глазам: нет в тебе никакого изъяна,
Никогда и никто не сравнится с такой красотой!
…Кореша подошли незаметно, хихикая пьяно:
- А кино, блин, как в Штатах. Ну, Шурик, ты – супергерой.
Посиди, покури, дай и нам поразмяться маленько,
А то гири в штанах… Да ты чо, позабыл уговор?
Сделал, дело – гуляй, девка наша, а эту с наклейкой,
Разопьём когда кончим – Павлуха у отчима спёр.
Кто-то первым уже стал поспешно расстёгивать брюки,
Шаг вперёд… и ещё. Только Лида была побыстрей.
Злополучный пузырь цепко держат изящные руки,
Разъярённой пантерой глядит на поблёкших парней.
- Подойдёте – убью! – раздалось неожиданно твёрдо.
(Чтоб Улитка забитая с нами да тоном таким).
- Заработал – владей, - это мне, с омерзением, гордо.
По траве покатилась бутылка с позором моим.
Уходила одна в темноту по дороге пустынной,
Кое-как запахнувшись родная, родная до слёз,
Уносила в себе моего, то есть нашего сына,
Знал бы – следом бежал, не пускал, умолял, всё бы снёс,
Но тогда (вот осёл!) всё смотрел и смотрел в одну точку,
Говорили про «крышу» и что-то ещё про «чердак»,
А потом взял «ноль семь», буль-буль-буль из горлА в одиночку,
Дух едва перевёл, постоял и упал, дальше мрак.
Так и жил во хмелю. Был везде, даже в доме трефовом,
Банк менял, шлюх менял – одним словом, хватил куражу.
Деньги – мусор и зло, грязи много да шума пустого,
А теперь вот марфуша… Не уж-то
Совсем дохожу?!
Значит завтра к обеду вот эту смазливую рожу
Подрисуют-пригладят, затеплят свечу в головах,
Поприличней оденут и в ящик нарядный положат,
А она… Что она?! – Тенью белой застынет в дверях…
Нет уж, это фигвам называется, к чёрту больницу!
Доктор, доктор, сюда! Вырубайте скорей аппарат:
Вот Душа моя здесь. Сердце бьётся, на волю стремится.
…Жалко всё-таки бабу – придётся вернуться назад.
Весна 2000- март 2002гг.