Когда начинает темнеть, но ещё не зажглись фонари,
ты идешь через Литейный к Фонтанке. Внутри
себя баюкая прошлое.
Ты скользишь вдоль фасадов в полусне, в полубреду.
Этот город и был построен с расчетом на темноту,
с прицелом на невозможное
одновременное ощущение радости и тоски.
Предвечерний туман серебром покрывает виски,
и шагреневой кожей
оборачивает остаток и так небесконечных лет.
Стены домов почти сливаются с воздухом. Их уже нет.
Город тает в Маркизовой луже.
Растворяются аттики, портики, русты, пилястры. И ты.
И уже совсем не видать их болезненной красоты.
Кажется, что это может
быть оттого, что город исчез, а, может быть, потому
что растворился ты сам. Ну, а раз тебя нет, то кому
смотреть? Ну, и что же,
что ты думаешь, мыслишь. Рене не обязательно прав.
Ты не видишь, но вдыхаешь и пьешь этот город, став
под своим каблуком крошевом.