Телеэкран мне показал меня
Да в коллективной телепередаче.
Сидят, как люди, люди у огня —
В кругу единой творческой задачи.
А у меня лицо — как потолок.
Надменное на нем однообразье.
И, понимая, это — безобразье,
Я ничего поделать с ним не мог.
Или вчера тяжелый груз волок?
Сегодня отдыхаю в этом разе...
В среде людей мрачнее, чем идея,
Лица мускулатурой не владея,
Не управляя мышцами лица,
Никак не мог на нем нарисовать
Глазами неподвижнее свинца
Какую-нибудь тишь да благодать.
И тут студент-юнец (читатель вроде)
Мне задает, и неплохой, вопрос.
А я ему при всем честном народе
Устраиваю с розгами разнос!
И нет, чтоб отшутиться, отмолчаться
Иль повести по теме разговор...
Впредь не захочет он со мной встречаться.
Ведь я ему — топор, забор, набор
Словечек в интонации такой,
С которой волки кушают овечек.
И не живет она на книжной полке,
А проживает в бездне городской,
Где лишь поэты без людских сердечек
Наедине встречаются, как волки.
Сопротивлялся он по мере сил,
Расплакался, прощенья попросил...
А мне б забыть, вниманьем удостоив!
Так нет! Пришел домой: перо настроив,
Сперва лучом холодным просквозил,
Потом с дырявой грудкой укрепил
Сей экспонат в гербарии героев.
С домашним зеркалом договориться
Еще могу. И то наедине,
Когда в груди Вселенная теснится
И пламя расшибается в окне.
Страшнее зеркала телеэкран.
Особенные у него порядки,
Он расшивает швы незримых ран.
И все описывает недостатки.
Конечно, зря студентик стал мишенью.
Ведь пистолет дают по разрешенью,
А дар — без разрешенья, чтоб понять:
Его нельзя во вред по отношенью
К обыкновенным смертным применять.