V
О время, как неотвратимо
Ты рушишь каменьев гранит,
И в вечность как необратимо
Твое волнение бежит.
Оно бежит от бога стройно,
И сердце бьется беспокойно
От неожиданных разлук,
Что в ветре ты приносишь вдруг.
Как мир прекрасный ты меняешь,
Как вертишь линии небес,
И ночь на день зарей сменяешь,
И обращаешь в море лес,
Который степью был когда-то
Под божьим разумом крылатых
Пегасов белых и святых
Средь тайн природы неземных;
Но преломляешь ты жестоко
И мир, и слезы, и любовь,
И в пепел розовый ты вновь,
Сжигаешь грезы среброоких
Крылатых ангелов любви,
Что на себе всегда несли
Страдания и страсть души,
И все же медленно в тиши,
Пока сияние не встретишь,
Ты раны холодом излечишь
Их, заморозив на века.
Всё будет течь твоя река.
Размоет берега печали
И отнесет в раздумий дали.
И время солнце охлаждало,
Задули хладные ветра,
Зимы метели приближали
Алмазные небес снега.
Пастух, влюбленный в небеса,
Тепла искал лишь от светил,
Но те прекрасные глаза,
Что он так искренне любил
В ночи глухой не находил.
Сначала тучи громовые
На неба купол наплывали
И иногда звезду скрывали -
Лучи сияний золотые.
Но все ж, когда она являлась,
Душа пастушья оживлялась.
Его любовью согревала
И сил на вечность прибавляла.
Средь сильных вьюг и холодов,
Скрепивши нежностию руки,
Шагали средь прекрасных снов
Назло крадущейся разлуке.
Пастух невольно провожал
Звезду к местам кристальных далей,
Дарил печальный мадригал,
И слушал песни он, что звали
Его маняще в небеса,
То были света голоса.
Пастух любил кантаты неба,
Снисходят что к нему в ночи,
Но стали вьюги холоднее,
И вот хорал небес молчит.
Молчит под крыльями суровых
Свинцовых исполинских туч.
Их облик грозен и могуч,
С собой примчали вихрей новых
Забвение. Теперь печалью
Заслонена его звезда,
И ливней стонущих вуалью
Сокрыта, будто, навсегда.
Зовет он на лугах скобящих
По солнцу нежному, в лесах,
О влаге пламенной молящих,
Зовет к себе он небеса.
Зовет к себе звезду с любовью,
С моленьями, с кругами слез,
Забыл о радуге он грез.
Но не идет к нему звезда:
Не может или не желает.
Один творец, пожалуй, знает,
Происходило что тогда.
И из-за черных облаков
Не видно было лепестков
Прекрасной розы звездопада -
В ночи сияющей лампады.
И как не звал ее пастух,
Она притворно все молчала.
И никогда не начинала
Светить ему иль петь вдруг в слух.
Влюбленный он сильней томился.
Душой совсем он занемог.
Почти уж в тень он обратился
И погрузился в сна чертог.
Ходил он каждый день к обрыву,
С которого была видна
Вся ночи моря глубина,
И ветер развевал хламиду
Сплетенную из ярких звезд.
Ее узор красив и прост;
И в ней искал пастух одну,
Для жизни главную звезду.
Но боле света не находит
И с тризной по любви уходит
К ветрам степным, что гонят вечно
Клубы из горечи разлук.
Их горна ветреного звук
Так холодно и так беспечно
Его волненья утешает
И безразличие внушает.
Но только на одно мгновенье
Чрез пелену несчастных дней
Он прекратил свое моленье
Богам о милой так, о ней.
А после дня в печальных сказках
Звезды он вспоминал черты,
Он вспоминал о нежных ласках,
Сияньи дивной красоты.
И время шло, и чах пастух
На кольях льда земной разлуки,
Скорбел, томился его дух,
И плоть его съедали муки…
Однажды жаждой изнуренный,
По лесу древнему он шел.
Искал ручей посеребренный,
Чей жизнью светел ореол.
И доносились из прекрасных
Глубин святейших и седых
Мощнейших стволов тех лесных
Звучанья дивных, сладкогласных
Ручья спасительного нот.
Он через заросли идет,
Пастух, измученный дорогой
Всей жизни для него так строгой
К лазури чистого ручья,
Прекрасная воды власть чья
Спасет его, пастушью, душу.
И до него дошел. Нарушил
Он воплями лесную тишь.
Губами жадно прикоснулся
К его теченью. Только лишь
Испил он влаги и... очнулся.
Сел у ручья на землю он.
Был, тих, незвучен его стон.
И капли падали с ланит
Той грусти, что его терзала,
В ручей, кристалом что звучит,
Чья жизнь во влаге трепетала.
И вдруг услышал сладкий глас
Пастух, мученьем утомленный.
Ручья то слова звучал сказ,
Что стал от плача возмущенным:
«Так от чего печален ты
Средь дивных пений листопада?
Средь красоты природы клада?
Средь первозданной чистоты?
Ты посмотри на синь небес,
На прелесть яркую мерцаний,
На светло-изумрудный лес,
На тропы длинноногих ланей.
Они подскажут путь тебе,
И ты забудешь о печали,
Ты поплывешь по той реке,
К которой нимфы тебя звали.
И если тебя мучит жажда,
Душа отвергнута твоя -
Испьешь воды моей однажды:
Спасет от горести она».
Пастух растерянный и мрачный
Ручью промолвил томно вдруг:
«Мой добрый, верный, лучший друг,
Твой лик хрустальный и прозрачный
Природу правдой освещает
И добродушье воплощает.
И ты один белее света,
Достойней вековых вершин.
Лишь твоего я жду совета,
Когда в болезни я один.
Поверь, в лукавом нашем мире,
Средь желчных, яростных врагов,
Средь вечных честию торгов,
Среди звучаний лживой лиры
И средь бесчестья сыновей
Без влаги не могу твоей.
Я день за днем пасу овец.
И овцы блеют смехом смрадным.
Пытаюсь сотворить конец
Их глупым мыслям. Безвозвратно
Они утопли в правде лжи.
Готов я Господа молить,
Чтоб он им сердца одолжил,
Но знаю, что не возвратить
Доверье, канувшее в бездну,
Просить о чести бесполезно,
Ведь только один раз Творец
Сердца дает и в нас вдыхает
Добра начало. Тьмы конец
Найдем мы сами. Так бывает,
Что сердце это убиваем,
В него мы жизни не вдыхаем.
И медленней средь серых дней
Оно под звуки чахлой скрипки
Средь недоверия огней
Трепещет, бьется. Злата слитки
Потеряны. И дела нет
Им до себя, ну а для близких
Лишь одеяния из низких
И лживо колющихся роз.
Теперь я бредить стал всерьез…
Но не могу. Пришел на луг,
Где сочная растет трава,
Зверей там обходил испуг
От рук людских. Была чужда
Им их свирепость.
Природа-мать была их крепость;
И я пригнал своих овец
На лоно девственной натуры.
О, если б знал какой конец
Тогда случится! Тучи хмуро
Лишь плыли над землей с тех пор
И ставили меня в укор.
Но бремя нес я все же. Дело
Всегда высоко для меня,
И с ними поступал я смело:
Надежда двигала меня.
Надежда на правдивость, честь,
На равноправие небес
И душ земли. Но все же лесть
Моя к мерцаниям людей
Была ключом от всех дверей.
Так пас овец, и понял я:
У них на все свои законы.
Своя натура жития,
Свои душевные уклоны.
И вот закончилось томленье
Мое средь долгих серых дней.
Казалось, позади моленья
И свет от каменных огней.
Ушел с того земного луга,
Когда-то алого зарей,
Когда-то чуждого испугу
И света чистого слезой.
Теперь осталась лишь пустыня
На месте изумрудных трав.
Была природы там святыня,
Сейчас – рассказ из мрачных глав…
Не знал, что боле сотворить.
И только оставалось жить.
Да жить, как существует стадо
Средь безразличности и хлада…
Но полюбил внезапно я
Прекрасную звезду восхода.
Отрадой стала для меня,
Причиной счастия прихода.
Все сердце ей я отдаю,
Дышу во тьме ее глазами,
Пылаю к ней я лепестками
Всех лилий, преданных огню.
Живу ее младым дыханьем
Таким небесным и святым,
И нет конца моим скитаньям
По шахтам сердца золотым.
Поверь, мой друг, дороже нет
Ее в природе для меня.
Есть только ты - зиждитель лет,
Священной правды бытия.
Но драгоценный ее взор
Покинул край мой из песка.
Теперь чернеет небо гор,
И хмуро смотрит в даль тоска.
Готов я броситься в простор
Полета пепла лепестка…»
И после горем утомленный
Пастух закрыл свои глаза.
Ручей, во льду посеребренный,
Скорбел.
Теплом и светом его грел.
Смирял.
Пастушью душу утешал.
Октябрь 2008
А.К.