После дюжины подвигов, несовершенных во славу
своего пребывания в прошлом краю обитанья,
побрести меня вынудят в сторону Бреста, Бреслау
или дальше, на запад от Одры, к течению Майна,
заставляя сменить проявления собственной речи
на немецкий акцент, а окопы на штольни Саара.
Будет холодно, хоть там и топят огромные печи,
но не чтобы согреться, а ради людского кошмара.
В том краю меня вряд ли хорошее что-нибудь встретит,
ибо кроме страданий и боли ничто не познать мне,
находясь каждый день на пиру торжествующей смерти,
словно жертва одной из десятка египетских казней.
Постепенно я высохну хоть и живым еще буду,
стану трупом (на вид), натюрмортом для взглядов овчарок,
сотни раз воскрешу и убью в себе снова Иуду,
сотни раз вспоминая всю жизнь свою прямо с начала.
Пожалею о том, что себя пожалел я для пули
своего же Нагана тогда еще, около Ельни,
пожалею о том, что любимой своей поцелуи
никогда уже не ощутить спустя дни и недели.
Но однажды, каким-нибудь майским, холодным рассветом
в числе прочих других меня выпустят прочь, на свободу...
разносимым над миром ветрами холодными пеплом,
что послужит примером кошмара и Ада народам.