Смерть и другие мои приключения

Александр Ник Соколов
                …в один час пришёл суд твой
                Откр. 18, 10
 
1. Они ушли. По улицам за ними
Бежали листья, пыль, клочки бумаг,
Спасаясь тоже. Только имя
Осталось городу, сошедшему с ума.
Деревья ветви измождённо гнули,
Как будто тоже силились уйти
С обочин обречённых улиц.

Всё стихло. Только мухи паутин
Остались доживать в оконных ранах,
Да ветер задыхался на бегу
И обезьянничал на флагах рваных.
И тени удалявшихся фигур
Своих хозяев обогнать спешили,
Согнувшись в страхе, - сила сухожилий
И сила ужаса всегда равны.

В беспамятстве упряжка вороных,
Подобно пёрышкам летучим,
Так долго падала с моста,
Что умер день, но мёртвый кучер
Ещё хлестал.

Закат горючий, дьявола плевок,
Стекал с креста рекой багровой
На стены храма. Дома своего
Я не покинул. Под живым покровом
Свечей, лампад, сияющих святынь
Я с радостью отпел сей день последний
И положил на труп его цветы,
И, как его единственный наследник,
Я унаследовал явившуюся ночь.

 2. Заслоны – прочь!
Ещё вчера мы пили эту воду,
теперь она глотает жадно нас:
в подвалы!
в окна!
с лестниц что есть ходу!
ещё чуть-чуть!
того гляди!
сейчас!

Кто не успел –
она того настигла,
подмяла, сбросила,
вонзила иглы
холодных брызг
и, наступив на глотку,
проволокла тела по околотку.

Поплыли крысы, сучья, чьи-то кресла,
вся сучья жизнь плыла в своих гробах.
Казалось, боги позабытые воскресли
и били в небо, словно в барабан,
веков бегущих заглушая топот;
и город мой, как тварь времён потопа,
хвостом вильнув, сползает в океан.

Вода прекрасна. Обтекая горы,
вода течёт за шиворот времён,
по мордам рыб течёт, заплывших в город
и на меня глядящих из окон.

Я жив остался, потому что выше
я оказался смерти на вершок.
Вся жизнь моя оставшаяся дышит,
попав в дырявый воздуха мешок
под потолком.

 3. …ползком…
змеёнышем
по телу бури
за край небес вода вползла,
и даже боги захлебнулись
добра и зла…


…и где-то там
над головой моею
кидаемый и вверх, и вниз
от Одиссея к Одиссею
плывёт Улисс…


…жгутом осины сук
стянув корявый,
висит Иуда над землёй,
и от распятия Варавва
идёт домой…

…на мель улегшись
непомерной тушей,
приняв невозмутимый вид,
вот только что изверг на сушу
Иону кит…

…а корабли
лежат на дне угрюмо;
пытаясь подобрать аккорд,
мои собратья в тесных трюмах
стучатся в борт…

…над самым домом,
истекая кровью,
глотая целый океан,
проплыл, царапнув брюхом кровлю,
Левиафан…

И бесы тут. Войдя в свиней по праву,
они бросались в воду, шли на дно,
не для того чтоб, словно рыбы, плавать,
а на меня глядеть через окно.

4. Фелука лёгкая с волной на пару
вонзила небу из последних сил
в сплетенье солнечное парус…,
и красный дождь заморосил…
Я жил…

Я слышал: из смертельной раны
упал, сверкая, ангелов оркестр,
всё устремилось к музыке желанной,
и слушателям не хватало мест.

А птицам было некуда присесть.
Они чернели в высоте, как судьи,
всё в этом мире торопило весть
о том, что больше ничего не будет.


Кончался воздух. Улицы кончались,
беря начало на моей груди…
Но было Слово как всегда в начале
и губ, Его сказавших, впереди.

 5. Когда умрёт весь мир,
и мысль о нём исчезнет,
меня, Господь, возьми
летать над чёрной бездной.

В ней будет жизнь моя,
я стану сердцем биться,
ко мне, как на маяк,
слетятся снова птицы.

И плоть мою опять
на воду и на сушу
Ты будешь разделять,
творя живому душу.

Плеснут в воде киты,
подставив миру спины.
Возьмёшься с жаром Ты
лепить людей из глины.

Моя душа и плоть
с Тобой сольются тесно.
Возьми меня, Господь,
летать над чёрной бездной.


 6. Ложится смерть любовницею рядом,
целует в губы, не даёт вздохнуть,
и звёзды, падая на воду градом,
дрожат, как пролитая ртуть.
И тут я понял: смерть прекрасна –
со мною вместе умирает зло.
Лежащего на покрывалах красных,
меня грядущее целует в лоб
за то, что я беру навек с собою
всю ненависть, всю злобу, всю тоску.
И, лёгкая, как будто с поля боя,
моя душа слетает в небо с губ…
…и так теплеет – видно, мать
меня подходит пеленать.

 7. «Когда умрёт весь мир – всё зло исчезнет», -
так думал Пётр, замедлив взмах весла,
увидев в толще водной бездны
руины города. Вода несла
бумагу, сучья, чьи-то кресла,
всю сучью жизнь несла в своих гробах,
и даже рыба в небо лезла,
апостол рыбой весь пропах.

Меж рыб летящих ангел вился,
их задевая взмахом белых крыл,
и Пётр совсем не удивился,
когда я под водой глаза открыл,

увидеть над собою чтоб
на глади водной пару стоп,
почувствовать, рыдая, чтобы,
как дню прокладывая путь,
в сплетенье солнечном меж рёбер
восходит Солнце, взрезав грудь.