Поливает стены, крыши, землю, дрожки, лошадей.
Из ночной пивной всё лише граммофон хрипит, злодей.
«Па-ца-лу-ем дай забвенье!» – прямо за сердце берёт.
На панели тоже пенье: проститутку дворник бьёт.
Смех, советы, прибаутки, хлипкий плач, свистки и вой –
мчится к бедной проститутке постовой городовой.
Увели... Темно и тихо. Лишь в ночной пивной вдали
граммофон выводит лихо: «Муки сердца утоли!»
Саша Чёрный. Окраина Петербурга. 1910
Дождь в лицо бросает воду,
Питер прежний, но иной:
кроют матерно погоду
проститутки на Сенной.
Из Твери, Саранска, Вятки,
из Луганска и Керчи
едут девки – с виду сладки,
но внутри у них горчит.
Город ест тела и души,
прячет в слякоти пути,
с постамента чёрный Пушкин
на ветру в ночи гудит.
Мамка хмура и сурова,
но без мамки не прожить –
много тёмного и злого,
подворотни, этажи.
Здесь не бабочки ночные,
а мокрицы, моли, тли –
вечно бледные, больные,
слишком часто на мели.
Прочь бежит осенний Невский,
отводя от них глаза.
И вздыхает Достоевский:
то же всё, как век назад.