* * *
Неприкаянные – это роман о сильных людях, борющихся за свое счастье. Не пасующих перед трудностями, говорящих обществу – «Мы доказали свое право на жизнь и достойны благополучия!»
Глобализация, мировой финансовый кризис, войны – все это есть на нашей земле, но каково же человеку? Как сохранить ему свой цивилизованный облик любящей и созидательной личности? Как выжить в перипетиях государственных интриг и военных переворотов? Об этом и многом другом написан роман в трех частях под названием: «Неприкаянные».
Содержание
Неприкаянные……………………………………………………….
Фотография отца……………………………………………..
Ветка бамбука……………………………………………………..
* * *
«Не имеет жизнь конца, ибо не имеет его душа…»
( мудрость поэта – последователя суфизма;)
«Когда-то всё имело начало»
Это было в конце 20-го столетия. В один осенний вечер Хамит не мог усыпить внука. Тот и не думал ложиться, задавая деду глупые вопросы.
- Хамит ол-атай, сделай завтра лук, мы с ребятами на охоту пойдем!…
- На зайца что ли?
- Не-ет, у него шкурка толстая, а я ястреба хочу подстрелить.
- А ты знаешь, что ястреб наша родовая птица, священное животное тамьянских башкир?
- Пускай он цыплят не ворует, ол-эсэейка нас за это шугает вичкой. Говорит, что мы их Ваське отдаем.
- Бабы, все они такие… Дальше хозяйства нос не суют.
- Ол-атай, а почему именно ястреб: не волк, не рысь, не медведь?
- Ястреб свободолюбивая птица и прародитель всех хищных пернатых. Да ты, улым, лучше сам посмотри и поймешь, коль не глуп.
Подул ветерок, в саду опадали последние листья этого сезона и этого века. Как ушедшие, так же незаметно люди, чей караван медленно и тихо следовал, куда то далеко-далеко к горизонту в пурпурной мути заката. Легкие дуновения ветерка ещё напоминали о лете, как о прошедшей жизни.
От подобной картины в душу приходило состояние рыбы, выброшенной на берег – потребность её в кислороде совпадала с человеческой потребностью в общении, в новых ощущениях, в красоте жизни. Как-то странно щемило сердце и почему, то подольше хотелось находиться в этом непонятном состоянии. Становилось жаль себя, казалось, будто ты сирота на всём белом свете и некому тебя пожалеть. Наверное, именно в такие моменты бытия проявляется как никогда, по сути, эгоистичная натура человека.
Порой не веришь собственным мыслям, думаешь, что не ты сам: внешняя твоя натура «оболочка», а какой то внутренний голос говорит в тебе. Голос, который излучаешь как маленькая частичка вселенной – гигантского атома бытия.
Именно такое состояние нахлынуло в эту минуту на Кадырова Салавата.
* * *
«Зашей глаза, пусть сердце станет глазом»
(Джалаледдин Руми)
Раздался глухой перестук состава с цистернами нефти, не смотря на это, он развил большую скорость и, казалось, что если даже на пути у него встанет глухая кирпичная стена поезд, не успев затормозить, просто снесёт её как незначительную преграду.
Салават наблюдал, как на горизонте тянется череда гор поросших дремучими лесами. Кое-где проскальзывали скалистые участки. Повсюду расползлась желтизна осени и, лишь хвойные сохраняли свой буро-зеленый наряд.
Всё это как-то не сочеталось с внутренним настроем Салавата – он ехал на войну.
Впереди среди камней и холмиков, целиком поросших горькой полынью, бурьяном и луговым зверобоем стремительно протекала горная речушка. Казалось, будто этот маленький бурливый поток вздумал соревноваться с поездом – он отдавал всю свою жизненную энергию, чтобы обогнать железного монстра с надписью на боку: «Москва – Ростов-на-Дону».
Это была вторая командировка на Кавказ. Первую чеченскую Кадыров Салават прошёл от дикого начала до вывода войск генералом Лебедем. Смутно вспоминал, как справлял девятнадцатилетие в своём родном ауле. Как на утро следующего дня Шутов, местный участковый, принёс повестку из военкомата. Тогда белая «шестёрка», покрутившись в соседней деревушке, заехала в Укшук. Машина подъехала к дому напротив. Сосед Сергей был на охоте.
Недавно также справлял День рождения и, белорецкие пацаны подарили ему новенькую семизарядку. Он проводил ей «крещение» боем. Серый был шустрый парень, они жили втроём: мать – тетя Надя и сестрёнка Люба.
Далее память унесла Салавата на лет десять назад, последовали детские воспоминания…
После уроков Сергей Иванов, Шамиль, Марат и Кадыров Салават приходили домой, побросав сумки, перекусив на скорую руку, запив хлебную горбушку утренним парным молоком, бежали на конный двор и часами возились с лошадьми. Зимой ездили на телеге к проруби за водой. Весной гоняли наперегонки и долго смеялись, когда кто-нибудь, разогнавшись в галоп, слетал с лошади в сугроб при резком торможении.
Летом иногда купал коней в Белой реке, те все в мыльной пене от жары и быстрой езды, фыркая от удовольствия, переплывали на тот берег. Долго отдыхали они в тени черёмухи после тяжёлого трудового дня, запаха прелого сена и перевалов через Урал-тау. А потом рысью мчались домой в загоны с кормушками, наполненными отборным овсом.
Много было увлечений у ребят: ходили на рыбалку за золотистыми карпами и жирными пескарями, иногда с девчатами по ягоды.
Мать Сергея работала на ферме дояркой и до своих пятидесяти шести пахала на всю катушку без мужа, старалась выучить детей, чтобы были не последними людьми. Отец дядя Миша погиб.
Ранней весной, когда лед уже готовился к половодью, Михаил Иванов переезжал на гусеничном тракторе реку Белую.
От природы он был рисковым малым, наверно это передалось по генам. Его дед Анисим Петрович хвастался, когда-то своим казачьим прошлым как он простой Кубанский паренёк рубил красноармейцам головы в схватках на полях давних сражений. Не был обделен Михаил и старорусской болезнью – пристрастием к спиртному.
…Когда в кабину уже начала затекать вода, трактор утоп, там как в стакане, погружённом в любую жидкость дном вверх, осталось пространство с кислородом. Как назло валенок застрял в рулевой тяге, но Михаил, не растерявшись, вытащил ногу из него и, разбив лобовое стекло, выплыл на свет.
А одним деревенским вечером на очередной попойке в клубе его пырнули ножом.
Любка с горя начала бухать и таскаться с местными мужиками, Серый озлобился на весь белый свет и каждый вечер устраивал кровопролитные драки, а мать, бедолага, ещё больше ушла в работу.
А время летело… Пацаны из вчерашних повес выросли в стройных юношей с еле заметным пушком на верхней губе. Девки потихоньку начали походить на обыкновенных деревенских баб с необыкновенной, естественной, красотой, которых встречаешь на каждом сотом километре шоссе.
Сергей к тому времени окончил школу, а Любушку кое-как выдали замуж, нарожала она зятьку Семёну сельскому киномеханику четверых охламонов, устроилась дояркой на место матери, а та ушла на пенсию по состоянию здоровья и занималась домашним хозяйством. Семен иногда приходил пьяненький и испинывал кирзовыми сапогами Любовь. Всё ни как не мог простить ей поведение до замужества. В общественной столовой нет, нет, да кто нибудь подшутит над Семёном; намекает на жену, а тот молча выслушает, скрежеща зубами, обидчика не трогает, нет. Но зато жену мутузит, падла… Дети плачут:
- Папа, не надо! – кричат.
Сергей не лез в их семейную жизнь. Пытался поступить в БГПУ на физкультурника, он с девятого класса серьёзно увлёкся боксом. Кулачное искусство преподавал деревенский учитель Рафкат Газизович Уметбаев. Фанат своего дела, он горел желанием обучать всем тем, чем владел сам в совершенстве, то, загораясь как факел, то, тлея точно раскалённый уголёк костра. Салавата тогда не взяли из-за сломанной ключицы – упал со стога сена на покосе.
Серый все экзамены сдал отлично, но за небольшой дебош в одном из ресторанов Уфы его отчислили…
Как-то Салават заехал к нему передать гостинцы, да и проведать, как живёт. Было поздно, вахтёрша в общагу не пускала, но парень сумел найти с ней общий язык, нехотя она впустила его.
Сергея не было, в маленькой комнатушке с фанерными перегородками было накурено, на кровати возле окна лежал здоровущий детина, рядом за небольшим столиком сидела симпатичная девушка с бокалом шампанского и сигаретой в руках. Играла музыка, запах дыма, заполнявшего комнату, перебивал резкий аромат духов незнакомки.
- Что празднуете? – спросил Салават.
- А тебе какое дело, «братан»? – ответил вопросом на вопрос парень, не наигранным баском, медленно растягивая слова.
- Я вообще-то к Сергею.
- А нет его, менты повязали – наркота за ним светится. Видно надолго задержится. Так что гуляй Вася!
- Хорошо…- ответил Салават и с этими словами вышел за дверь.
- Не надо, Вадим! – закричала до сих пор молчавшая девушка.
- Что не надо, что не надо! Майор всё разъяснил, мол, так и так в ресторане «Россия» в результате обыска, обусловленного ночным рейдом, найдена спортивная сумка «Adidas» с немереным количеством белого порошка. Владелец, в нетрезвом состоянии, оказал сопротивление.
- Сергей не виноват, я ему верю!… Это Каримовские шестёрки поработали.
- Молчи сука! Держи язык за зубами, иначе заботливая мамаша останется без своей дочурки.
Последовала пощёчина. Разъярённый неожиданной оплеухой верзила начал душить беззащитную девушку.
Не успел Вадим опомниться, как в комнату вбежал недавний посетитель, молниеносный удар откинул качка на кровать. Салават стоял за дверью, когда начался спор. Далее его мозг сработал машинально, поняв, что девушке грозит опасность.
Позднее, уже на вокзале он удивлялся, откуда у него появился такой прилив энергии.
Потом в Чечне «на зачистках» это качество соображать быстро и природная осторожность, помогали ему, не редко спасая жизни.
Спасённую девушку звали Натальей. Она оказалась будущей женой Сергея, к тому времени они были уже помолвлены. Наташа училась на пятом курсе БГМУ, готовилась к интернатуре. Сергей появился в её жизни внезапно, как это обычно случается в больших городах. Наталья три года была за мужем и воспитывала маленькую дочь Радмилу. Муж Денис занимал интендантскую должность в Вооружённых Силах нашей Родины. В общем, хозяйничал у себя в части. А на самом деле был хороший козёл. Среди каримовских его величали «Барином» за соответствующее поведение. Одновременно со своей фиктивной работой он руководил перевозкой «муки» так называли чистый кокаин из близлежащих союзных республик. Ему по своей должности очень легко было организовать высокотоннажные трейлера с армейскими номерами, которые без проблем могли пересекать границу. У него были свои люди в офицерских кругах, которые тоже входили долю, не говоря уже об исполнителях миссии. Точка дислокации, которой – Северный Кавказ там и был основной канал переброски наркоты. Героиновые, кокаиновые и другие потоки не менее гадкой отравы тянулись смертельными жилами с Запада, который травит нашу молодежь не только паразитирующей кинопродукцией.
* * *
В привокзальной суете среди люда, пестрившего одеждой, социальным положением и взглядом на жизнь продвигались с походными рюкзачками на плечах Салават и Сергей. Протолкавшись между группой таджиков с огромными тюками, ребята подошли к кассе.
- Два билета до Белорецка.
- Только восьмичасовой.
- Хорошо, беру.
- Получите, пожалуйста.
Две рослые, загорелые, плечистые фигуры сильно выделялись в толпе зевак, которым редко доводилось встречать подтянутых, немногословных парней. Местная пацанва, большинство, поспивались, некоторые не первый год сидели на игле. Были, конечно, и здоровые, но они в основном, за редкими исключениями, входили в различные группировки, именовавшиеся «алексеевскими», «галимовскими». Отдельным лагерем выделялись металлисты и активисты РНЕ - в простонародье «фашисты».
Среди всего беспредела выделялся, недавно сформировавшийся, и уже начинавший подминать под себя молодежные стаи Каримовский синдикат. Это был огромный, прожорливый кашалот, окружаемый кровожадными акулами и касатками.
Руководитель синдиката Каримов Алимхан Илдусович выходец из Дагестана, человек, доживающий свой век, обосновался в резиденции Президент Отеля и оттуда, как он говорил, в спокойной обстановке плел, как маленький, неприметный паучок незамысловатый узор крепчайшей паутины. Которая накрывала миллионы гектаров земли от Москвы до Ростова, половину Свердловской области и всю самостильную Башкирию.
Если перенестись во времени на лет пятьдесят назад, то можно было бы узнать многое о судьбах нынешних авторитетов и воров, ставших аксакалами теневого бизнеса.
Сорок первый десятилетний Алимхан, с матерью, застали в Чечне у тетки Ганжип, они переехали туда после смерти главы семейства – деда Мухаммада, в свое время содержавшего мечеть неподалеку от линейной станции Уйташ в 32 км от Махачкалы.
Совсем иная жизнь вошла, а лучше сказать, ворвалась в душу мальчика. Если раньше он редко выходил за ворота пристанища Аллаха, стоя перед древними надписями, выгравированными на стенах и древних образцах Корана, заучивая трудные иногда взрослому человеку божественные молитвы и наставления. То теперь он почти все свободное от домашнего хозяйства время проводил на улице, шаля с дворовыми ребятами.
Жгли костры в овраге, запускали голубей с чердаков, портили соседских девчонок. Вечерами, вооружившись чем попало: деревянными автоматами и пистолетами устраивали воображаемую перестрелку. Выбирали троих «фрицев», остальная ватага красноармейцев должна была найти и обезвредить врага.
Однажды Алимхан совершил поступок, за который весь день просидел голыми коленями на твердом горохе. Поздно ночью, когда семейство спало, он тайком выкрал старинный пистолет прапрадеда Шамиля, на рукоятке, отделанной слоновой костью, этого почти музейного экспоната четко выделялся герб царской России, своеобразная ферязь и клеймо Тульских мастеров с дарственной надписью: «Шамилю сыну Джамбоя за выдающиеся заслуги перед Отечеством!»
К нему прилагалась маленькая овальная коробочка, обитая бархатом, в которой хранились патроны, покрытые позолотой – знак высокой чести, оказываемой одариваемому.
Дядька Айнур питал страсть к старинному оружию и это был самый ценный его экземпляр. Наверно поэтому дачу Алимхана украшала огромная коллекция стрелкового и всевозможного холодного оружия – эту страсть привил именно дядя.
Цыгане дорого оценили товар. Алимхан привел в конюшню старого толстозадого мерина с красивой плетеной сбруей.
На утро, когда все семейство собралось за обеденным столом, мать разливала жирный бульон в большие глиняные миски. Завтракали во дворе на свежем воздухе. На подносе аппетитно лежала конина, источая отравляющий, дурманящий запах свежего мяса.
Алимхан собирался в школу. Выйдя на улицу, он на минуту замешкался, а потом, посмотрев на всех ненавидящим взглядом, убежал с отцовской противогазной сумкой, служившей ему ранцем. Этой ночью у Айнура внезапно загорелась сторожка. Говорили, будто какие-то ребята крутились рядом: у одного в руках был маленький грязный бидончик.
Неделю Алимхан и два его друга не появлялись в ауле. Жили, как дикари, в лесном шалаше, питались в основном форелью, которую ловили сетями. Эта хитрая блескучая рыбешка долго избегала своей участи, да и охотник был не промах. Иногда в озерках удавалось поймать зеленоспиных ратанов, обитавших в основном у берега и питавшихся чужой икрой. Потом у всех началась непонятная болезнь. Повезло. Местный пастух рядом пас стадо.
А дядька Айнур, все-таки, выкупил у цыган заветное оружие.
* * *
«Не обижай слабого детеныша, ибо он может быть сыном тигра»
( монгольская поговорка)
Рассвет наступил не скоро. Но солнце, выступившее из-за гор огромным светящимся диском, предвещало жаркий томительный день. На склонах Кагалыма пробудились альпийские розы. Они источали дурманящий аромат, который так ненавидел римский кесарь Понтий Пилат, а капли росы то и дело скатывавшиеся с ало-красных лепестков напоминали о живительном дыхании растения.
Погода шалила: то нещадно дул холодный ветер из ущелья, то наступала полнейшая тишина, и ни единого движения на земле не наблюдалось. Лишь высоко в небе парил крючконосый величественный ястреб, выслеживая очередную свою добычу.
Удивительно было видеть на снегу человека, взбиравшегося по крутым склонам Кагалыма. По тому, как передвигался путник можно узнать, что его одолевал преклонный возраст, но все-же, уверенная и грузная поступь выдавала ту мощь и природную силу, что впитали в себя эти еще пружинящие ноги, обутые в кожаные пастушьи сапоги и плечи на которые поверх шерстяной рубахи крупной вязки была накинута бурка. Ко всему прочему, фигура выделялась своей воинственностью, об этом говорили: длинный карабин с патронажем и походная кожаная сумка.
- Алла, опэть эти нахалные поставили капканы.
Зоркие глаза с орлиным взором заметили у кустарника белый мех какого-то зверя, заблудшего сюда случайно в поисках пищи.
- Эх, беднажка. Кто тебя так?
Добычей оказалась молодая лисица, рыскавшая на холме в поисках какой-нибудь падали. Умело поставленный железный зажим крепко раздробил морду животному, которое редко попадалось на такие приманки, но все этот проклятый голод он заставлял зверей рыскать всюду. Да что звери, да и люди, находившиеся в небольшой, укрепленной каменными стенами крепости у подножия Кагалыма заканчивали свои запасы и переходили на подножий корм.
Осада длилась уже месяц, начинался второй, но никак не хотели сдаваться, по сути миролюбивые и очень работящие жители селения Чабанли. Вообще многие названия населенных пунктов в этих краях давались не спроста, они избирались на строжайшем совете старейшин.
Старик Омар Джабали еще до первых артиллерийских выстрелов слыл за уважаемого пчеловода, пять пасек, которые все находились в отдалении на ароматных густо-зеленых, цветастых полянах долины. Каждый год он с двумя большими берестяными бидонами брел за розовым, вересковым и прочим медом. Жители Чабанли, в основном пастухи, всегда обращались за помощью к Омару – он слыл и за опытного лекаря, врачевал в основном травами да медовыми настойками. Многих детей на ноги поставил, женщин лечил, приходилось даже принимать роды: за это и уважали, ценили старика.
Однажды, было это весной, принесли к нему в дом тяжело раненного человека. Был он слаб и без сознания от потери крови. Бородатый Абдулла тревожно спросил:
- Жить будет?
- Ничего не обещаю, время покажет. – ответил старик.
- Слушай, как тебя там, отец, лучше держи его где-нибудь в укромном месте, в общем, спрячь, скоро гусары по домам пойдут искать будут, понял? – чуть заикаясь, говорил рослый, широкоплечий парень.
- Хорошо. Все понял. – сухо ответил Омар.
- Омар, береги его, как все уляжется, зайдем. Ну, давай, хвала Аллаху русские отступили.
Двое, и с ними еще четверо караулившие вход со двора сели на коней, у которых задние ноги, по природе, были длиннее и мощнее передних, что облегчало переходы по горным тропам. Резвая шестерка сорвалась с места и скрылась в сумерках ночи.
По-началу подкидыш долго бредил о своем, слышны были отчетливо приказы, брань, своеобразный мат, крик, а чуть позже кроме потной влаги на глазах выступили слезы.
Старуха – она еще тогда бегала, суетилась по хозяйству, до паралича, приковавшего ее ловкое тело к постели – ахала, охала, смачивая незнакомцу высыхавшие каждую минуту губы, поили через камышовую трубку бараньим бульоном. Нянчили, как собственное дитя.