Поэзия Беллы Верниковой
Среди множества литературных жанров, изобретенных человечеством на своем веку, существует один, образцы которого, как мне кажется, не сможет спокойно прочесть ни один мужчина в мире. Жанр этот - брачные объявления. Хорошо, допустим, столь широкие обобщения - дело рискованное. Скажу о себе. Я не могу равнодушно читать эти опасливые и неотступные призывы: "Если ты чуток, добр и нежен, любишь природу и ищешь спокойную, наполненную прочными чувствами жизнь, то я, интересная, умная, способна тебя осчастливить". Мне кажется, что все одинокие дамы на свете ищут меня. Такой вот мессианский синдром. Что касается остальных представителей сильного пола, то за них высказался один остряк. Он заявил, что счастливое общество будущего представляется ему обществом, где все женщины замужем, а все мужчины - холостяки.
В самом деле, как ни заглянешь на страницы "Службы знакомств", тут же взбредает на ум подобная ересь. Сейчас же мне хотелось бы поговорить о другом. Я предпочел бы познакомить вас с одной женщиной, не лишенной противоречивых, но обаятельных черт. Она живет среди нас, женщина, которая взыскует, может быть, обыденного, но верного счастья. Причем, скорее всего, это не реальная женщина, а собирательный образ, ибо всякий литературный персонаж собирателен, в силу того, что он аккумулирует в себе жизненные наблюдения своего творца.
"Хочется доброй спокойной любви
в пахнущей теплым печеньем квартире,
в прочном, поросшем деревьями мире,
не замышляющем день на крови.
Хочется сильной открытой строки
жизнь объяснившей и тронувшей душу,
в генах хранимое, рвется наружу
прикосновенье детской руки..."2
Слышите ее голос? Это она, наша героиня. А если быть совсем точным, это лирическая героиня стихов Беллы Верниковой, поэтессы из Иерусалима.
Я намеренно использовал сей абсолютно непопулярный среди женщин, пишущих стихи, термин, ибо уверен, что его негативная коннотация есть наследие феминизма, развернувшего свою борьбу в прошлом веке. Еще я не приемлю утверждения, что у некой "женщины-поэта" получаются не по-женски крепкие стихи. Именно в таком заявлении я и усматриваю уступку идеям половой сегрегации. Никто не скажет про певицу, обладающую низким голосом, что это выгодно отличает ее от коллег, поющих сопрано. Почему же для поэзии делается исключение?
Так вот, в моем эссе речь пойдет о книге стихов "Звук и слово", вышедшей в свет 1999 году и принадлежащей перу поэтессы Беллы Верниковой. Заметьте, я далек от мысли сравнивать это издание с брачным объявлением. Напротив, это исключительно крепкое собрание текстов, проникнутых, не побоюсь этого слова, дыханием подлинной поэзии. Но что поделать, если некоторыми своими особенностями, отдельными интонациями общей композицией, эта книга напоминает образцы, о коих было сказано выше.
"…Я женщина, мне доверять
и, руки опустив, пока окликнут,
путь избрать,
спешащего простив…"
Согласитесь, похоже. Или, например, англоязычные варианты нескольких стихов. Разве это не напоминает двуязычные "воззвания", выполненные для расширения контингента претендентов, как говорила одна моя старая знакомая? Конечно, для подобного сочетания могут найтись и другие постмодернистские, скажем, объяснения. Я не настаиваю. В любом случае, я нисколько не иронизировал, когда разорялся о воздействии на меня брачных объявлений. Не говоря уже о том, что лирический персонаж, о котором я имею честь толковать, никак не сводится к обычной схеме. Достаточно взглянуть на первую цитату. После "доброй спокойной любви" героиня почему-то хочет "сильной открытой строки", что-то объяснившей и кого-то тронувшей. Кому из женщин, ищущих спутника жизни, придет в голову загадывать на строку? Полагаю, только поэтессе. Чтобы подчеркнуть последнее утверждение, приведу стихотворение "Свой дом" целиком.
Отнаждачив стихи, принесу их сама
в обжитые людьми дома,
пусть послужит работа моя
неслучайности бытия.
Я бы тоже хотела иметь свой дом
и в доме собственный кабинет,
чтоб на жизнь зарабатывать пару монет
в мягком кресле за жестким столом,
чтоб в горниле стола переплавить в стихи
свой гриппозный озноб перед сутью стихий".
Но вернемся к традиционному спутнику. Даже счастливая встреча с суженым не гарантирует сердцу героини чаянного успокоенья. Более того, она заранее анализирует негативный сценарий. Заметьте не "комплексует" по поводу возможной житейской неудачи, а проигрывает ее, как возможную, но не исключительную опцию.
"Что делать женщине?
Ждать,
когда мужчина поймет,
что он единственный в мире мужчина,
а она единственная в мире женщина".
Увы, на то, что он поймет их обоюдную уникальность, надежда небольшая. Знать, потому женщину так "задевает доброта, не столь уж частый дар в мужчине…" Справедливости ради, упомяну любопытный факт. В книге описан один единственный мужчина, по-настоящему ищущий женщину.
"Слепнущий электрик
из "Товарищества слепых"
из пластилина не лепит
и никогда не лепил,
книг не читает, не ходит
в оперу и балет
и ищет себе не хобби,
а девушку своих лет".
Между прочим, тема слепоты почему-то тоже всерьез занимает автора. Вот выдержка из другого стихотворения.
"…Горькой участи слепого
живописца не изведай".
Не раз и не два я убеждался, что в книге "Звук и слово" случайных, проходных мест нет. Мне не попадались. Поэтому я уверен, что и "затемненное" место насчет слепоты в свое время прояснится. Так наберемся терпения. Благо ждать долго не придется, книга небольшая, всего 150 страниц, включая англоязычную вставку и иллюстрации.
Но кто все-таки сказал, что спутником глубоко чувствующего человека в этом мире может быть только другой человек? Мир Беллы Верниковой далеко не всегда антропоцентричен.
"Как человека, мы способны
любить свой город или не любить".
К городу, в котором родилась Белла, к слову, мы с ней земляки, она до сих пор питает теплые чувства. Приметы ее любви там и сям разбросаны на этих страницах.
"…На Пушкинской галдеж грачиный,
домов столетнее смиренье,
чередованье светлых пятен
и тени от листов платана…
в пласты обыденных понятий
я вглядываться не устану.
Всего полдела их разметить,
отождествить с веками, с нами…
то, что не названо, суметь бы
назвать своими именами".
"Имена", вот еще одно ключевое слово из лексикона Беллы Верниковой, вернее, сам процесс называния. И это не удивительно для стихотворца. Кто он, она, как не называтель? И при воспоминаниях о погибших во время войны родственниках терминологический дар приходит ей на выручку.
"И сколько горьких слез ни лей,
не оживить убитой плоти.
Одно могу - родить детей,
назвать их Яшей и Володей".
Повторяю, значение, придаваемое поэтессой именам отнюдь не странно и не случайно. Странно другое: связь между зрением и слухом, улавливаемая Беллой.
"Старые названья старых улиц
помню я, как выраженья лиц
бабушки и деда".
Вот и пришло время вернуться к слепнущему монтеру из "Общества слепых". Мне кажется, для автора это глубоко символичный образ. Правда, начинаешь понимать это, лишь совместив планы. Что бы делал Адам, первый называтель в нашей вселенной, если бы оказался незряч?
Наступил вечер, я заканчивал эссе. Моя жена Сана читала. Я обратил внимание, что она взяла с полки "Гордость и предубеждение" Джейн Остин, ее любимую книгу.
"Знаешь, - обратился я к ней, рискуя навлечь на себя неприятности, - мне тут попался сборник Беллы".
Как все цельные натуры, она не терпит, когда кто-нибудь покушается на ее внимание во время чтения.
"Да, и что?" - подняла Сана глаза, переключаясь с несносного мистера Дарси на меня.
"Так, ничего. Просто мне вдруг пришло в голову, что палитра поэтесс, если только это не маргинальные типы (психиатрия, наркомания), по преимуществу светлее палитры поэтов-мужчин. Знаешь, я вообще думаю, что именно колорит отличает поэтесс от поэтов, а не мелкотемье и не сентиментальность. Этого добра и у мужиков в избытке".
"Странно, - сказала Сана, заранее улыбаясь, предвкушая очередную встречу Лиз Беннет с ее самолюбивым избранником, - что ты этого раньше не знал, это же очевидно".
1 В своих эссе автор предполагал рассмотрение поэтических текстов исключительно в эстетическом аспекте, но не с точки зрения психологии или этики. (Ф.Г.)
2 В цитатах сохранена авторская пунктуация.