Мои любимые! Ну, вот, и умер я,
и тело упаковано надёжно,
но вот Душа всё скажет не тая,
а вы её простите, если можно.
Корили вы в молчании меня,
хотя с детьми болтливым был на диво.
"Молчанье - золото", для умного - броня,
не потому ль так Совесть молчалива?
Ведь чаще я молчал не потому,
что слов для вас красивых не имелось,
а потому, что легче одному
мне боль скрывать, когда Душа болела.
Я потому, любимые, молчал,
что не хотелось ранить вас невольно,
убить ведь можно словом сгоряча,
я по себе знал, как бывает больно.
Умели брать, но не желали дать,
хотя, конечно, был и я не сахар,
но вы себя пытались оправдать,
виня меня в житейских передрягах.
Вот почему я молчаливым был,
когда и вы не так любезны были,
не потому, что я вас не любил,
а потому, что мало вы любили.
Всегда молчал, а жизнь так коротка,
душевной болью выпита до донца,
а на листке - прощальная строка
пред вами и рыдает, и смеётся.
Вы принесёте траурный венок
из жёстких накрахмаленных соцветий.
Я в оправданье написал, что мог.
Простите, я за мёртвых не в ответе.