Мы сказки пишем только для того,
Чтоб воплощать волшебные мечты
Хотя бы человека одного.
Ты прочитал? Им, значит, будешь ты!
Найдёшь ещё ты Золушку свою,
Которую любовью все зовут,
В песках, в полях... у жизни на краю...
А, если уж находят, берегут!
Что прошлое, что будущее нам
Ещё подскажет сказочный сюжет
И понесет к волшебным берегам,
И мы пойдём туда - за сказкой вслед!
1. НОЧЬ
А как непредсказуема судьба
Порой бывает выходцев с окраин.
Завидовать ли участи раба?
Как поглядеть. Смотря, кто твой хозяин!
Жила когда-то в Греции девчушка
По имени Родопис. Нелегка
Была её судьба. Себе подружка
Сама была... и дочкой рыбака.
Однажды день, клонящийся к закату,
Сюда принёс нерадостную весть -
К их берегу причалили пираты,
Хозяевами сразу стали здесь.
Забрав улов, что под руку попало,
Они к своим всё лодкам отнесли.
Как оказалось - это лишь начало,
Пока они Родопис не нашли.
И, оттолкнув отца, её забрали:
- Лежи, старик, и лучше не мешай.
Забудь про дочь. Мы по утру отчалим.
На, - бросив камень, - плату забирай.
И засмеялись:
- Дочке быть отныне
Вдали от этих неприступных гор.
Судьба её такая - быть рабыней.
Да, кстати, братьев нет? Или сестёр?
***
И было утро, и отец, лежащий.
И он не встал, чтоб дочку проводить,
Чьи всхлипы, слёзы, да и взгляд молящий,
Не тронули пиратов. Надо плыть.
- Отец! - она из лодки потянулась.
Но тот лежал недвижим на песке.
В отчаянии к борту она метнулась,
Затрепыхав в безжалостной руке.
Спокойно море, выше всё светило,
Родопис в неизбежность держит путь.
В страну, лежащую в долине Нила...
А слёзы ещё капают на грудь.
***
Родопис, сжавшись на корме в комочек,
Мелодию шептала про себя,
В руке зажав родной земли кусочек,
И провожала родину, любя.
В душе пытаясь погасить отчаянье
От образа лежащего отца:
"Любовь я пронесу чрез расстоянье.
Для этого есть у людей сердца".
Не первый раз пираты плыли к Нилу
И знали хорошо весь этот путь.
В себе держала слёзы через силу
Родопис - ведь судьбу не обмануть.
И, с ней смирившись, только ожидала,
Что дальше будет и чего ей ждать.
Волна её в дороге укачала -
Бороться перестав, легла та спать.
***
- Как думаешь, а мы получим много
За девушку? - ей слышится сквозь сон.
- Не бойся, не бесплатная дорога,
И щедрым здесь бывает фараон.
Не сам, конечно. Ну, коров на двадцать,
Надеюсь, хватит. Или серебром?
Вот приплывём и будем торговаться.
Да, и её в порядок приведём.
***
До Мемфиса, однако, не доплыли.
- А ну, гляди! Причалим-ка сюда.
Я помню здесь уже один раз были.
Здесь сможем девку хорошо продать.
- А остальных?
- Что ж, в Мемфис с остальными.
Причаливаем. И хозяин здесь.
Умой девчонку. Волосы...
- Что с ними?
- Что, что? Расправь!
- Да чем?
- Да тем, что есть.
И кое-как расправив пятернёю
Родопис золотистую копну,
Пират обрызгал их ещё водою.
Хотел опять полезть рукой в волну,
Но вдруг отдёрнул - до зубастой пасти
Мгновенье оставалось - крокодил.
- Оставь её. И так сойдет отчасти.
- А... э... мне руку... чуть не отхватил.
***
Главарь на берег спрыгнул, лишь причалив:
- Я рад тебя приветствовать, Мети.
Давно же мы друг друга не видали.
- И я тебя приветствую, Шенти.
Из Греции?
- Конечно же! С товаром.
- А где Сабола? Где же твой Суди?
- Суди для моря слишком уж стал старым.
С Саболой разошлись у нас пути.
Гляжу, Мети, а ты всё молодеешь?
Мети поправил схенти* и кивнул:
- А как же, если дочерьми владеешь?
Ещё их замуж выдавать. Смекнул?
Прищурился Шенти:
- То разве горе?
Раз речь, Мети, зашла про дочерей,
Есть у меня тебе одно подспорье.
В хозяйстве вряд ли кто сравнится с ней.
И не гляди, что молода годами,
Без матери росла с одним отцом.
Купи, не пожалеешь. Между нами -
И ты ещё глядишься молодцом!
Готовит, шьёт, стирает, убирает!
А выглядит! Ты только погляди!
- Гляжу... Шенти всё цену набивает!
- Сейчас, сейчас. Филомус, приведи!
Жизнь человека, росшего в пустыне,
Бывавшего в походах и боях,
И видевшего много (на чужбине
Лишь не был, не был он в чужих краях),
Преподнести готова напоследок
Бесценный, небывалый даже дар,
Когда сердца летят из тесных клеток,
В которых тут же полыхнёт пожар.
Не избежать! Вы думаете - можно?
Наверное, коль есть другой пример.
А здесь... Мети взглянул неосторожно
И замер, только рот открыв чрезмер...
Но... нос защекотала капля пота,
В летах мужчину приведя в себя.
Не ждал Шенти такого поворота -
Стоял, хитона угол теребя -
Сам сватал! Но такого!
- Эй, Филомус!
Раздень и покажи - изъянов нет.
- Не надо! Вижу. Как же невесома...
- Да-да! А кожа! Волосы! А цвет!
- Да рыжая...
- Филомус! Золотая! -
Шенти Мети приобнял за плечо:
- И петь умеет. Да, она такая, -
Шептал Шенти на ухо горячо.
- Ну что ж, Шенти, уговорил! Согласен!
И сколько бы ты за неё хотел?
- Учти, Мети, ещё и путь опасен...
Мне помнится, ты серебро имел? -
Глаза Шенти от жадности блестели,
Филомус рядом руки потирал -
Да, им заплатят и они у цели.
- Мети, ты видишь - это идеал!
Что было в голове? Такой служанки
Ни у кого не видывал Мети.
Встречались иногда ему гречанки.
Но эта!.. Ещё девочка почти.
Да нет, уже приобрела фигуру,
И, прав пират, скорее идеал.
Чуть скрыл хитон прекрасную натуру.
- Ну хорошо! - он к дому зашагал.
- Идёмте! - пригласил с собой пиратов. -
Такую сделку не отметить - грех!
По саду шли средь дивных ароматов,
А у бассейна шелестел девичий смех.
Шенти заметил:
- Повзрослели дочки
С последней встречи.
- Время-то течёт.
Пергамент сушит внешней оболочки, -
И растянул Мети в улыбке рот. -
Я про себя.
Идя обычным шагом,
Слова свои кидал пиратам он:
- Мой мир уже окутан полумраком.
Прошли среди раскрашенных колонн
Из дерева они приемной залы.
- Что ж, я прошу! - вошли в центральный зал. -
Присаживайтесь, сбросьте вид усталый.
Слуге распоряжение отдал.
Отдельный столик принесли пиратам,
Бобы и чечевицу, мясо, мёд,
В кувшине пиво, также винограда,
И фиги с финиками - осчастливить рот.
Мети ушёл, пока пираты ели.
Вернулся он с мешочком и вином:
- Надеюсь, голод утолить успели?
Тогда к делам давайте перейдём.
Слуга пришёл, полил гостям на руки,
Оставив фрукты, со стола прибрал.
- Он что, один?
- Зачем? Ещё есть слуги.
Но не хочу, чтоб кто-то нам мешал.
Итак! - Мети весы на стол поставил
И камни-гирьки рядом разложил:
- Я честность ставлю во главу всех правил!
- И сколько бы Мети мне предложил?
- Конечно, вижу у неё задатки...
- Да брось, я видел, как твой глаз горел.
- И ты пойми, здесь серебра остатки.
Я дочкам кое-что купить хотел.
- Сам говорил, что нет у них служанки.
Всё остальное здесь приобретёшь.
Всё! Слышишь? Кроме вот такой гречанки.
Я говорю, что лучше не найдёшь!
- Шенти, не надо лбом стучать о стену.
Гляжу, азарт ещё твой не исчез?
Даю вам за неё я пять дебенов**!
- Что? Пять дебенов? Слышишь ли, Гермес? -
Воздел он руки, бросил их на ляжки:
- Такой товар ещё найдёшь ли где? -
Махнул рукой Шенти, вздохнувши тяжко:
- Вино принёс... а судишь о воде.
- Ну хорошо, ещё добавлю меди...
- И не скупись!
- Дебенов шестьдесят.
Для дочерей отдам кедет последний.
Ну что, Шенти? Что боги говорят?
- Жить у воды и не давать напиться!
Как жил, Мети, так и живёшь скупцом.
- Как у меня, нигде вам не разжиться.
И думаешь, легко ли быть отцом?
- Ну хорошо, Мети, договорились.
Отвешивай, давай, нам серебро.
- Вы, я гляжу, наелись и напились.
- Вином не грех порадовать нутро! -
Шенти заулыбался хитровато,
Но в оба глаза за Мети следил,
Пока для них отвешивал тот плату -
Подкладывал, отбрасывал, делил.
Закончив, пододвинул он им кольца
Из серебра и медные бруски:
- Надеюсь, что потратил... это с пользой?
- Она тебя избавит от тоски, -
Сказал Шенти, оплату собирая. -
Ну что же, наливай тогда вино!
Пьём за удачу и тебя, хозяин!
- За то мы пьём, что каждому дано.
Вернусь я скоро. Вы здесь отдыхайте, -
Оставил на столе кувшин с вином.
И выходя:
- А вы понаблюдайте, -
Сказал он слугам, утвердив кивком.
Филомус шепчет жирными губами:
- Дождёмся ночи и найдём тайник.
Не всем же он здесь расплатился с нами?
Так пусть всего лишается старик.
Шенти кивком ответил в знак согласья -
По-гречески вели свой разговор.
Слуга, стоявший, был им не опасен -
Тот отрешён и безразличен взор.
Но греческий язык он понимает
И просто не показывает вид.
- За дурачков хозяин нас считает, -
Меж тем Шенти Филомус говорит. -
Наверняка и золото имеет.
- Вот это ночью мы и поглядим.
Нет, серебро не так мне душу греет.
Ну что, Филомус, может повторим?
Слуга выходит, словно вспомнив что-то.
А скоро появляется Мети.
- Хозяин, выпьем?
- Нет, мне не охота.
И знаешь, что хотел сказать, Шенти?
Вы у меня в гостях, а не на лодке,
Но думаю, что лучше вам уплыть.
Вам заплатил, прополоскали глотки,
Пришла пора мне в путь вас проводить.
- Гостей ты хочешь выгнать на ночь глядя?
- Гостям я рад. Желанным лишь гостям! -
Мети был не один - стояли слуги сзади:
- И лучше бы поторопиться вам.
В руках у слуг оружие блеснуло.
- Мети, как вдруг твой изменился тон?
- Идите прочь! - вдруг слух им резануло. -
Проводят вас на берег. Быстро вон!
Шенти вскочил, за ним Филомус тоже,
И быстрым шагом к берегу пошли.
Ну что ж, главу мы эту подытожим.
Что время нам грядущее сулит?
===
*передник-схенти - мужская одежда в Египте, очень похожий на набедренную повязку первобытных людей.
**дебен, кедет - меры веса в Древнем Египте.
2. ТУМАН
- Меня не бойся, милое дитя!
Ведь не предрасположен я к зазнайству.
Купил тебя я, правда, не шутя.
Помощница нужна мне по хозяйству.
Не мне, скорее даже... дочерям!
Сам виноват - избаловал. Не спорю.
Мать умерла у них и... вот всё сам.
Пытаюсь как-то сгладить это горе.
Попробуй ты подругой стать для них.
Не говорю сестрой! Всего подругой.
Совсем забыл... и столько слов пустых...
Всё к одному... и вертится по кругу...
Пираты эти. Сколько с ними сил?
Быть может, Нил их, сжалившись, утопит.
Как звать тебя? Я так и не спросил.
Услышал еле слышное:
- Родопис**.
- Какое имя милое. Прости,
Но я румянца на щеках не вижу.
Хотя была ты столько дней в пути...
Тебя, дитя, не бойся, не обижу...
Он вдруг зевнул, прикрыв ладонью рот.
- Пока умойся. Мы тебя покормим.
И комнату тебе Мети найдёт.
"Да, вырвали цветок-то этот с корнем.
И где-то видел я похожий взгляд,
В себя вобравший все морские дали.
Вернуться нужно далеко назад,
Чтоб губы мои снова зашептали:
"Ты - лотос, приоткрывший свой бутон.
Ты, как тростник, трепещущий на Ниле..."
Из канувших в песках пустынь времён
Глаза... воспоминанья пробудили.
***
"На колеснице молодой Мети
Под градом стрел, но как заворожённый,
В азарте на противника летит...
А вот уже и запах тот зловонный.
Под солнцем будто плавится песок
И жарятся на нём тела убитых.
Он вдруг услышал детский голосок -
Единственный у фараона в свите -
Звал голос этот прямо в груду тел.
Мети пошёл, оставив колесницу.
Его блестело тело - он вспотел,
И стал на солнце каплями искриться.
Единственный, шёл на виду у всех.
Шёл в этот смрад, где гибло всё живое.
Вдруг вместо плача там раздался смех,
И он увидел тело молодое.
Копна сверкала золотых волос,
На плечи ниспадая и на спину.
- Откуда ты? - сам вырвался вопрос.
- И кто ты? - из себя он тоже вынул.
Ещё хотелось что-то ей сказать,
Но вот уже совсем он с нею рядом.
Она тут подняла свои глаза
И... вырвалось на волю море взглядом...".
***
"Заброшена я волею богов
Из родины сюда, в страну чужую.
Здесь познакомлюсь с участью рабов.
Как я уже по родине тоскую".
Старик Мети был добрый господин -
Жила она при дочерях прислугой.
С утра рабы, не разгибая спин,
Ходили по хозяйству друг за другом.
На ней готовка, стирка, чистота
И что на ум ещё взбредёт девчонкам.
А вот с друзьями... только пустота.
Сама себе поёт она тихонько.
Пошла бельё стирать она на Нил
Однажды. Там беда и приключилась -
Совсем чуть-чуть - схватил бы крокодил,
Но вдруг невероятное случилось:
Из тростника огромный бегемот
Набросился на крокодила тут же.
Тот, лязгнув челюстями, в бездне вод
И скрылся, а могло быть хуже.
Отпрянула Родопис, замерев,
И с ужасом следя за бегемотом.
А тот разинул свой бездонный зев,
Как будто бы сказать хотел ей что-то.
Вот воздух громко выдул из ноздрей,
Опять вдохнул, шагнул на берег Нила,
Смешно шагая, подошёл он к ней.
Она бельё тихонько опустила,
Прижатое до этого к груди,
Смирила дрожь, бегущую по телу.
Он бусинками глаз тепло глядит.
Родопис подошла к нему несмело,
Погладила дрожащею рукой
Лоснящуюся кожу исполина:
- Спасибо, избавитель мой большой.
Иначе бы ждала меня пучина...
Хотя, быть может, спас меня ты зря.
Нутро у бегемота заурчало.
Он ластится, ей как бы говоря:
"Ты молода и пожила так мало".
- Ты прав, спаситель. Ты, конечно, прав.
А согласишься ты моим быть другом?
Смешные ушки тот свои подняв,
Губами прикусил Родопис руку.
Пошёл на мелководье бегемот.
Родопис снова принялась за стирку.
Друзей... среди людей их не найдёт...
А жизнь ломает тонкую тростинку.
Пусть странный, у неё теперь есть друг -
Глаза видны с ноздрями над водою,
И птички вьются милые вокруг.
И девушка вошла в волну покоя.
Тут обезьяна, подбежав к белью,
Схватила прямо из корзины платье
И, зыркнув на соперницу свою,
К воде: "И не гляди - хочу стирать я".
Родопис, ахнув, ринулась к нему:
- Оставь бельё, я только постирала.
А тот полощет.
- Я же полоскала.
Гляди мне, а то палку я возьму.
Ах ты, нахал! - ругала обезьяну, -
И не кричи! Ругаешься взахлёб!
Разбойник! Я и звать тебя так стану.
Ты будешь с этих пор, дружок, Керкоп**.
Она ему дала кусок лепёшки -
Он в лапках повертел, понюхал, съел.
Разжал её кулак, собрал все крошки,
Взглянул в лицо, чуть отбежал и сел.
- Не признаёшь меня своей подругой?
Ну хорошо! Раз любишь ты стирать,
Такую окажу тебе услугу,
Когда с бельём приду сюда опять.
Взмахнув руками, взвизгнув, обезьянка
К подруге новой села на плечо.
- Керкоп, меня жди завтра спозаранку.
Лепёшки принесу тебе ещё.
А вот для Гиппо... даже и не знаю...
Я принесу сухого тростника!
Пора, друзья, мне. Я вас покидаю.
А завтра приходите. Всё, пока!
Нам одиночество печаль и скуку копит,
И червь его съедает часть души.
Но слишком молода ещё Родопис -
Найти себе друзей она спешит.
Идёт, несёт она бельё в корзине.
Над ней вдруг появилась стайка птиц -
Голубки - те, живущие в низине.
"И чем же привлекла я голубиц?"
Придя домой, Родопис вышла в сад,
Где стайка небольшая ворковала,
Но девушку к себе не подпускала -
Зерно склюют и тут же шмыг назад.
Зерна Родопис протянув в ладони:
- Кто посмелей? С тем буду я дружить.
И голову то так, то так наклонит.
Одна нашлась и стала подходить.
Вокруг ладони ходит всё, воркуя,
Но не спешит клевать она зерно.
- С тобою подружиться лишь хочу я.
Как на тебя глядят другие, но...
Вас много, только мне одна ты рада,
И не боишься поклевать из рук.
Тебя, голубка, буду звать Плеяда***.
Давай же зёрна клювом стук-постук.
===
*Родопис - розовощёкая (греч.)
**Керкопы - хвостатые (греч.). В древнегреческой мифологии карлики (или два брата-карлика). За свои постоянные обманы Зевс превратил керкопов в обезьян.
***Плеяды - семь дочерей Атланта, превращённые Зевсом сначала в голубок, а потом вознесены на небо.
3. СУМЕРКИ
Родопис встала даже до рассвета.
Вчера себе друзей приобрела,
И не давало ей покоя это -
Теперь кому-то ты нужна была!
Заброшена сюда она песчинкой,
Её украли, сделали рабой.
Едва на свет пробившейся тростинкой
Была... Но ты останешься собой!
"А жизнь тростинки тонкие ломает,
Что родины лишаются корней,
И на чужбине быстро высыхают -
Оплакать нечем им судьбы своей.
Здесь быстро высыхают даже слёзы,
И время здесь похоже на песок.
В саду своём, выращивая розы,
Их поливают, из тростинки выжав сок.
Широк ты, Нил! Но не похож на море -
Не ловит взгляд безудержный простор.
В моём он и остался только взоре.
Я буду жить судьбе наперекор.
Отец не знает, что со мною стало,
И я не знаю - жив ли мой отец.
Так далеко от дома не бывала -
Здесь я не я, а только мой близнец.
И пусть со мною добр мой хозяин,
Но душу изъедает мне тоска.
А вспоминая, сердце лишь терзаем.
Не победить могущество песка".
Вставало утро и на берег Нила,
Пытаясь горизонт преодолеть,
Цепляясь за верхушки пальм, светило
Карабкалось, подмяв земную твердь.
"Пора, Родопис, наступило время...
Занятие возьмёт верх над тоской,
Что капает мне каплями на темя...
Кто для богов мы? Кто мы род людской?
Лишь море разлеляло нас с Та-Меху*,
Но для меня как было далеко.
Попала я во времени прореху.
Назад вернуться? Будет нелегко...
Нет, просто это неосуществимо!
Рабыней быть, увы, моя судьба...
И Гелиос опять промчится мимо,
Глазами Ра посмотрит на раба".
- Бездельница, ты где? Опять в постели?
Гляди-ка, нет. Эй, где ты Асенат**?
Шамиз***, мне в грязном платье неужели
За стол идти? Отец наш будет рад?
- Да и моё, гляди, Фили****, не чище.
Бездельница, стирала ли ты их?
Ишь, спряталась, что сразу не отыщешь.
Не проведешь ты сразу нас двоих!
Домой уже Родопис возвращалась
От берега, услышала сестёр:
- Но я вчера стирала, так старалась...
- Вот видишь, лишь бы нам наперекор.
Ты думаешь, одену я такое?
Подол в песке, ну просто стыд и срам!
А здесь схватили грязною рукою, -
И бросила его к своим ногам.
Фили всё повторила за сестрою,
Добавила:
- Иди, перестирай!
И носом потянув перед собою:
- Лепёшек напекла?.. Тогда ступай.
Вернёшься, не забудь поставить пиво!
Мы всё тебе должны напоминать?
Ну, что стоишь? Должна ты быть учтива
И, поклонившись, сразу исполнять.
Моё ты платье выстираешь первым...
- Нет, если первым, то как раз моё.
Я старшая...
- Не будем тратить нервы.
Ты всё стоишь? Хоть отнеси бельё.
***
Мети любил, уйдя, по-стариковски,
На берегу лежать, дремать в тени,
И слушать Нил и жизни отголоски,
Что пробуждали прошлого в нём дни.
К тому же эта новая рабыня!
Он сам не знал зачем её купил.
Но он - Мети - под взглядом этим стынет...
Такой же взгляд его приворожил...
"...Её глазами выпитое море
Плескалось где-то у неё в душе.
Во взгляде же её тоска и горе,
Бессилие - жизнь не вернуть уже.
Он подошёл и слушал эти всхлипы,
Текло слезами море по щекам.
- Не плачь! Свободу принесла им гибель.
- Свободу? Им? Тогда скажи, что нам?
- Но смилостивились над ними боги.
И я подумал - к ним сошла Сехмет.
- Ну, значит, я одна из тех немногих
Кто им противен... Но ведь их же нет!
Богов же нет! - как выплеснулось море:
- Ни греческих, ни ваших... Я одна...
А, впрочем, нет, я слышала о Хоре.
Сын смерти, чьё призвание - война.
Посмертный сын... он сделает свой выбор.
Им будет осчастливлен фараон.
И ты..., Мети, поможешь ему, ибо
Ты выберешь такую же, как он, -
Она уже вокруг Мети кружила,
То приседая, то вставая в рост,
И что-то говорила, говорила...
- А выбор-то окажется так прост..."
Мети дремал. А может спал? Но ВИДЕЛ
Той обнаженной девушки слова.
Купив Родопис, он её похитил?
Но у кого? Проснуться бы сперва.
"- Откуда же сама ты появилась?
И кто ты? Твой меня смущает вид -
Цвет кожи... и волос...
Остановилась
Она:
- А то не знаешь ты про Крит*****?
Напротив встав, взяла Мети за плечи,
Всё шире стала открывать глаза -
Такими или губят, или лечат,
Но, однозначно, - некого спасать!
Мети тонул, всё глубже погружаясь,
Под взглядом этим мумией застыл.
Бутон же рос, всё больше распускаясь..."
Вдруг голос чей-то:
- Да, таким ты был!
Глаза открыл Мети и огляделся,
Но не было с ним рядом никого.
Чуть приподнялся, а потом уселся:
"Приснилось, значит. Только и всего".
Услышав плеск, Родопис он увидел -
Плескалась та у берега реки.
Он замер, чтоб девчонку не обидеть:
"Как далеки вы? Как же вы близки!
Из прошлого... и эта - в настоящем.
Одна и та же... эта пара глаз.
Та в прошлом... молодом... ещё бурлящем.
И эта... наяву... здесь и сейчас.
Но как в себе нашла Родопис силы,
Решив себя здесь в жертву принести?!
Ведь здесь же крокодил на крокодиле!
Успею к ней? Быть может и простит".
Но тут увидел он гиппопотама,
Что плавал у Родопис за спиной:
"Защитник? Но тогда надежный самый!"
И та ему кричит:
- Защитник мой!
Родопис из воды на берег вышла,
Оделась:
- Ну и где же ты, Керкоп?
Мети себя почувствовал здесь лишним,
Решил уйти, не напугать их чтоб.
Родопис обезьяну наставляла,
На горку свежей указав травы:
- Отдашь всё Гиппо. Если будет мало,
Придумаете сами уже вы.
Да, вот тебе, как я и обещала -
Лепёшка! Но с Плеядой поделись!
Она пока сюда не прилетала,
Но всё равно, Керкоп, её дождись!
Взяла уже почти сухие платья
И, напевая, двинулась домой:
- Друзья мои, мои родные братья,
Не пропаду я с вами, вы со мной!..
***
- Гляди, Шамиз, пришла. Ну наконец-то.
Ты на другом стирала берегу?
- Зачем? Когда и здесь хватает места...
- Шамиз, ты слышишь?
Та в ответ:
- Угу!
Ей некогда - поглощена собою:
Себя у фараона во дворце
Всё представляет. Дело молодое -
Ухмылка бродит на её лице.
- На праздник скоро ехать нам в столицу,
А ты не можешь просто постирать!
Скажи, кто нам поможет нарядиться?
Чем фараона будем удивлять?
Шамиз! Скажи! - Фили, уже захныкав,
К бассейну ещё ближе подойдя,
Готовая уже дойти до крика.
И, может быть, дошла бы, погодя.
Шамиз же любовалась отраженьем.
Тут вышел к дочерям своим Мети,
Глядел на них, пожалуй, с сожаленьем :
"Ведь взрослые же? Да, уже почти".
- Иди, Родопис, и займись-ка пивом.
А вы пока что, дочери мои,
Не верещите, собирайтесь живо -
Товар на рынок новый привезли.
От радости захлопала в ладоши
Шамиз, и тут же вместе с ней Фили:
- Ах, папочка, какой же ты хороший!
И сразу вид весёлый обрели.
- Для праздника мне новых украшений!
- От благовоний я не откажусь!
И собирались с быстротой решений.
Родопис унесла на кухню грусть.
На кухне занялась она готовкой -
На тесте вымещая... злость не злость.
Но получалось всё довольно ловко.
Теперь лишь ждать, чтоб тесто поднялось.
Потом его разделим на кусочки,
Которые и разведём водой.
На этом можно будет ставить точку,
А там пусть бродит всё само собой.
***
Хозяин с дочерьми уже под вечер
Вернулись - было видно, что устав.
У дочерей вид весел и беспечен -
Куда же его денешь этот нрав.
Перед Родопис похвалиться нужно -
Вот видишь, у тебя такого нет!
И перед ней они кривлялись дружно -
Она не возразит же им в ответ!
На стол Родопис накрывала молча,
Скрывая зависть, если та была.
Рабыня гордость показать им хочет?
Не слишком ли девица ты смела?
- Всё потому, Фили, что даже кожа
Гордячки отливает белизной.
И потому похвастать ей не может.
- Она вся не как мы, Шамиз, с тобой!
Вон волосы! Ну у кого так вьются?
Они должны быть, как у нас - черны!
- Да! А глаза? - и дочери смеются:
- Зеленые... не тины ли полны?
Отец пришёл - они угомонились:
"Продолжим завтра" - говорят глаза,
Хотя слова всё на язык просились...
А солнце продолжало вниз сползать...
===
*Та-Меху (широкая земля) - Нижний Египет по древнеегипетски.
**Асенат - принадлежит отцу (древнеегип.)
***Шамиз - рожденная первой (древнеегип.)
****Фили - рожденная второй (древнеегип.)
*****...не знаешь ты про Крит? - между фараоном Египта и Критом было заключено соглашение о военной помощи против гиксосов.
4. РАССВЕТ
И день, как день, и всё текло обычно:
Родопис, как всегда, была в делах;
Ехидничали дочери привычно,
Пока отец витал в саду во снах.
- Растяпа, прогони гусей из сада!
- Ты не забыла, что тебе печь хлеб?
- Шамиз, гляди, она чему-то рада!
- Скажи отцу, а то бывает слеп.
- Он вообще, Шамиз, её балует.
Ещё предложит пусть ей отдохнуть!
- Мне говорит: "По родине тоскует".
Надумает ещё её вернуть!
- Ага, вернуть! Шамиз, ты что рехнулась?
- Не я - отец. Он добр слишком с ней, -
Шамиз зевнула, сладко потянулась:
- Опять стоит! Ты выгнала гусей?
***
И день, как день, и всё текло обычно,
Но пряталось светило в кроны пальм.
Мети на берег Нила шёл привычно -
На берегу любил глядеть он вдаль.
И, как всегда, его настигла дрёма -
В глазах зеленых снова он тонул,
Себя встречал у жизни окоёма,
Себя на поле битвы он вернул.
"- Гляди, Мети, я не хочу причислить
Себя лишь к тем, творит кто наугад.
Дана способность сознавать и мыслить -
Афина подарила мне свой взгляд.
И пусть меня зовут все совоокой,
Но больше я известна, как судьба.
Теперь самой мне будет одиноко...
Но мне претит безволие раба.
- Но как ты здесь?
- Я говорю, Афиной
Я выбрана была с отцом в поход.
Я, как она. Мы слиты воедино...
Поможет мне... и мне отца найдёт, -
Последнее уже почти шептала
И сквозь Мети её стремился взгляд.
Плеч белизну ей солнце обжигало.
Песок - подошвы. Дополнял всё смрад.
- Отец меня давно прозвал Промахос*, -
Она вдруг, как очнувшись, изрекла:
- И шла я впереди всегда без страха...
И потому отца не сберегла...
На шаг, но впереди... Когда очнулась,
То был уже он гиксосом убит.
Предвиденье... как поздно ты проснулось.
Живём ли мы? Не-ет! Делаем лишь вид!
Вот я проснулась... только слишком поздно.
И... нет богов! Летает где-то Хор.
Я - не Афина и прошу я слёзно -
Ищи меня всю жизнь ты с этих пор!
Когда-нибудь, я знаю, повстречаешь,
Пусть буду совершенно я другой,
Но знаю, что мой взгляд всегда узнаешь.
Мети и Хор! Вы станете судьбой.
- Здесь смрадный дух. Давай, уйдем отсюда.
- Гляжу, Мети, тебя ждёт фараон?
- С тобой останусь. Хочешь ты?
- Покуда
Тебя прикажет обезглавить он?
Ждать заставлять себя властьпридержащих
Не стоит нам. Как, впрочем, и богов.
- А ты богов встречала настоящих?
- Один из них тебя убить готов.
Земных богов нам стоит опасаться!
У них нет и не может быть друзей.
С другими... мы успеем повстречаться. -
Мети топтала логикой своей..."
***
Мети вскочил от рёва бегемота.
Была Родопис с ним на берегу,
И рядом с ними тень ещё кого-то,
Визжащая, кричащая: - Угу!
Над ними вьются стайкой голубицы,
В реке - не крокодильи ли глаза?
Хотела с ними девушка проститься,
Но, видно, не смогла "прощай" сказать.
- Ну хорошо! Ещё я вам станцую.
И принялась тихонько напевать.
Мети увидел девушку другую,
Когда Родопис стала танцевать.
Мелодия, во-первых, незнакома.
И танец! Предварил его поклон.
С собой Родопис привезла из дома.
Мети был сразу им заворожён.
Но вдруг она на что-то наступила
И сразу опустилась на песок.
А старика какая-то к ней сила
Толкнула - он противиться не мог.
- Хозяин? - попыталась улыбнуться
И встать. Он ей:
- Сиди, дитя, сиди!
Пыталась обезьяна захлебнуться,
Метаясь, визгом.
- Только погляди
Ты на него! Как он разочарован!
- Переживает. Кстати, что с тобой?
- Порезалась чуть. Ничего такого.
- Я всё же провожу тебя домой.
- Сама дойду... Хозяин и рабыня...
- Не всё, Родопис, в этой жизни так,
Как кажется... Прошу тебя, отныне
Тебе я не хозяин и не враг.
Спасти тебя решил я, покупая,
Едва меня коснулся этот взгляд.
Да, нелегка судьба твоя такая,
Но не бывает жизни без преград.
Представить жизнь попробуй ты водою -
Рождаешься и жизнь твоя чиста.
Растёшь, грешишь - мутнеет жизнь с тобою.
Но без грехов была бы жизнь пуста.
А время мы... песком представим время.
Ведь воду пропустив через песок,
Мы сразу возвышаемся над всеми,
И чистый нас питает жизни сок.
Растём, мужаем - наша жизнь мутнеет,
Пройдя невзгоды, времени пески,
Очиститься не каждый ведь сумеет...
Так и в тебе я вижу след тоски.
Не спорь со мной! По родине тоскуешь,
Судьбы не зная своего отца...
Но ты чиста! И для друзей танцуешь, -
Коснулись пальцы старика лица.
Она себе дала поправить чёлку.
Внизу, у ног, подол ей теребя,
Керкоп бубнил всё что-то без умолку.
Мети решился:
- Я же для тебя
Подарок приготовил. Но он дома.
Сейчас же понял - правильно решил!
Пусть ты на вид, Родопис, невесома,
Но я тебе сандалии купил.
Захлопал вдруг Керкоп в свои ладоши.
- Он понимает? - поднял бровь Мети.
- А как же! Ну иди сюда, хороший.
Но вот зачем, хозя... Ах да, прости.
И как теперь к тебе мне обращаться?
- Зови - Мети, не можешь раз отцом.
Ещё в одном хотел тебе признаться...
Но это мы оставим на потом.
- Друзья мои, закончим на сегодня.
До завтра, Гиппо!
Пасть тот приоткрыл.
- А больше нет. Ах, ты чревоугодник.
А ты, Керкоп, меня бы проводил.
Мети с Родопис зашагали к дому,
Керкоп бежал немного впереди.
- А всё могло сложиться по-другому,
Но ты к Родопис добр так, Мети.
Сандалии он на ладонях вынес,
Держа их, как подарок дорогой.
- Такой подарок не к лицу рабыне.
- Но мы договорились же с тобой!
Сандалии из золочёной кожи
Как к этим ножкам танцовщицы шли.
Налюбоваться девушка не может -
И рдели щёки, и глаза цвели.
- Мети, спасибо! - и поцеловала:
- Тебе была бы рада, как отцу...
К груди она сандалии прижала -
Улыбка и слезинки ей к лицу.
***
Но радость так бывает быстротечна,
Когда облита завистью душа.
- Шамиз! А ты права была.
- Конечно!
Отец рехнулся, а не я с ума сошла.
Сандалии он подарил рабыне!
У нас и то таких с тобою нет.
Так вот, Фили, покажем ей отныне
Мы значит что - невзвидеть белый свет.
В столице праздник, пение и танцы,
Гуляния и сладости в разнос.
С утра две дочки стали наряжаться.
- Утрём, Шамиз, гордячке этой нос!
Они надели лучшую одежду,
В которой красовались перед ней.
И как бы походя, так делом между,
На ум пришедших множество идей
Перечисляли, да ещё с наказом
До их приезда это завершить.
И укатили, не моргнувши глазом,
Смеясь в душе - как здорово же мстить!
К реке пошла Родопис, взяв корзину,
Решив начать со стирки. Грустный вид
Покрыл лицо морщинок паутинкой.
Но стирка ей нисколько не претит.
Бельё стирая, девушка грустила,
Когда, вдруг накатившая волна,
Сандалии Родопис намочила.
Поставила сушиться их она.
***
Мети спал очень плохо этой ночью,
И в город не поехал с дочерьми.
Куда-то ехать? Нету просто мочи -
Пусть веселятся там они одни.
Уехали. В саду расположился
Мети и тут же погрузился в сон.
И вновь с Промахос рядом очутился,
Как будто с ней не расставался он.
"- Мети, не видишь? Прямо над телами!
Она летит!
- Я вижу лишь сову.
Гляди, Промахос, села. Между нами,
Скажи: Афина - это наяву?
Она Мети, как хлестанула взглядом:
- Иди, Мети!
Сама пошла к сове.
- Вот и отец...
Да, вот с совою рядом.
Она к его присела голове.
Был весь в крови, лежащий этот воин,
Не так уж стар... С улыбкой на лице?
- Он счастлив, что был смерти удостоен.
Мечтать лишь можно о таком конце.
Сандалию одну с ноги стянула,
Сове дала, та распахнула клюв,
Взяла её и крыльями взмахнула,
И полетела, землю оттолкнув.
- Иди, Мети.
- Но как тебя я брошу.
Возьми, прошу, хотя бы этот плащ.
- Увы, но выбрала уже я ношу -
Весь этот смрад и жар, и женский плач...
Окрасилось светило в цвет пурпура,
Тела оно немилосердно жгло.
Стояла обнажённая фигура
И поглощала сразу всё тепло.
Из глаз её текли морские слёзы
И испарялись, не успев упасть.
Она стояла, не меняя позы:
- Я этой смерти малая лишь часть.
Бездонный взгляд её морской равнины
Под этим пеклом начинал тускнеть.
- Иди, Мети! А я дождусь Афины.
А то тебя ждёт фараона плеть.
- Он ускакал. Ушло и наше войско.
- И критские уплыли корабли.
- Мы вместе подождём. Не беспокойся.
Ещё я не был на краю земли.
- Ты прав - здесь край. И сладкий запах смерти.
Для шага ногу ты уже занёс.
Вдруг напряглась, и головою вертит,
Блестя копною золотых волос.
- А нам пора покинуть это место.
Отец, прощай!
Но сделав только шаг,
Упала на песок.
- В груди так тесно, -
Шепнула... но с улыбкой на губах.
- Ты не умрешь, - и взяв её на руки,
Он к колеснице девушку понёс.
Свистящие вдруг слышит сзади звуки.
Присел он с ношей позади колёс.
Поднялся ветер и погнал кругами,
Вверх поднимая струями песок,
Воронку образуя над телами,
И почву выбивая из-под ног.
Тут конь заржал, взбрыкнув, - он испугался.
Оставив девушку, на лошади повис
Мети и, уложив, сам распластался.
Песок взвивался, снова падал вниз.
Мети подполз и рядом лёг с Промахос,
Её накрыл плащом, прижался к ней.
Пред бурей не испытывая страха,
Хотел лишь, чтоб окончилась быстрей.
Они ушли. Ушли в поля Иалу.
И все тела засыпаны песком.
Их души Аментет уже встречала,
Анубис же был их проводником.
Стих ветер, снова желтое светило
В туманном мареве расплывчато плывёт.
Исчезло то, что только что здесь было,
Исчезло всё... и вряд ли оживёт.
Засыпана почти вся колесница,
Но лошади живая голова
Вдруг поднялась, по ней песок струится,
Прядёт ушами... Да, она жива.
И рядом с ней песок зашевелился -
Его стряхнув, сел молодой Мети.
Стал рыть песок, шептал и торопился,
Рванул он плащ, освободив почти
Из-под него безжизненное тело.
Но нет - вот вздохом поднимает грудь:
"Прогнать ты от себя меня хотела.
Сейчас, Промахос. Вот ещё, чуть-чуть".
Плащом прикрыл, она ещё дышала.
Откапывать он колесницу стал.
На лошадь глянул - та уже стояла.
"Ещё немного! Вот и откопал!"
Тут чья-то тень легла ему под ноги.
Он с удивленьем вверх поднял глаза -
Являются всегда внезапно боги,
Когда ты и не знаешь что сказать.
Был удивлён он греческой богине.
Держась одной рукой за колесо,
Он чувствовал - кровь в жилах его стынет.
Губами шепчет лишь:
- Одно лицо...
- Спасибо за Промахос, египтянин.
Её на колесницу положи.
Тебя, увы, не приглашаю с нами.
Оливковая ветвь - тебе - держи!
Она всегда останется с плодами,
Тебе поможет возвратиться в дом.
А с этими... ты встретишься глазами -
Судьба сведёт ещё вас. Но потом!"
***
Дремал Мети. Лежал он под оливой,
Что в молодости - той - его была
Той веточкой, подаренной Афиной.
Она как раз сегодня расцвела.
Тут взгляд Мети привлёк летящий сокол.
Вот он вдруг резко начал падать вниз.
"Родопис! Ей не сделал бы что плохо!"
- О, дочь моя! - крик в воздухе повис.
Ведь это Хор Родопис выбрал целью?
Мети на берег побежал скорей.
Конечно, не увидел там веселья,
Но "всё в порядке с доченькой моей!".
К ней подошёл, лицо руками гладит:
- Всё хорошо? Родопис, ты цела?
И оглядел - и спереди, и сзади.
Сандалию Родопис подняла:
- Одна! - она сказала тихо, грустно:
- Поставила сушиться только их.
Тут этот сокол, вот же вор искусный!
Я лишь и отвернулась-то на миг.
Так жаль, Мети, подарка. Виновата...
- Но в наши отношения раздор
Пропажа не внесёт. За что лишь плата?
Ведь соколом-то этим был бог Хор!
- Зачем же богу неба, царской власти
Понадобилась туфелька моя?
Скажи, Мети, зачем же ему красть-то?
В какие он понёс её края?
===
*Промахос (передовой боец (греч.) - эпитет Афины.
5. ПОЛДЕНЬ
Страна песков, оазисов и Нила,
Осириса и сына его Ра
Сегодня живо, шумно голосила,
За жизнь великий Нил благодаря.
Шумит столица праздником весёлым -
Где пение, где танцы, а где торг -
И, спрятавшись у солнца под подолом,
Несла любому жителю восторг.
Разлился Нил почти по всей долине -
Шумит народ и празднует Опет*.
Хлеб, лакомства, с напитками кувшины
И фрукты... Да чего здесь только нет?
На площади сам фараон на троне -
Он слушает судебные дела.
То запах обоняние вдруг тронет,
То смех кольнёт девичий, как игла.
Хоть у кого занудство душу вынет!
Он откровенно, слушая, скучал.
На колеснице поперёк пустыни
Себя сейчас он мчащим представлял.
- Глядите, сокол! А не вестник Хора?
- К тому же что-то в лапах он несёт.
Услышал фараон часть разговора,
Глядит туда, куда глядит народ.
А сокол тот стремительною тенью
Над площадью вираж вдруг заложил
И прямо фараону на колени
Сандалию внезапно уронил.
- Спасибо, покровитель фараонов.
Разнообразить хочешь мой досуг?
И удалив просителей от трона,
Остался в окружении лишь слуг.
- Не мог же допустить бог Хор оплошку,
Сандалию не зря он уронил.
Но не могу себе представить ножку,
Которой бы предмет сей подходил.
Заёрзал даже фараон на троне -
Желание сегодня... нет, сейчас
Найти её, найти! Он даже стонет -
Он стал рабом... так сразу в этот раз!
Он стал рабом... желания отныне?
Такая вот к нему закралась мысль.
Подарок Хора фараон отринет?
Хоть раз побыть... рабом... за эту жизнь!
Сандалию рассматривал и думал:
"Я раб! Так сразу? В сердце поражён.
Не зря же Хор мне этот знак подсунул".
- Ищите! - восхищённый фараон
Привстал на троне:
- Я хочу жениться!
Сандалии владелицу найти!
Найдите для Египта мне царицу!
Столицу всю, во-первых, обойти.
И, обессиленный, откинулся на троне.
Эмоций, чувств нахлынувших вдруг всплеск
Его накрыл - он чувствовал, что тонет:
Как сердце бьётся, глаз безумный блеск.
"Я стал рабом... любви или фантазий?
Не видев даже, так вот полюбить?
Лик обладательницы ножки безобразен?
От Хора знак! Да нет, не может быть!"
И растянулось это ожиданье...
Пока столицу всю не обошли.
Ни одному прекрасному созданью
Одеть её на ножку не смогли -
Сандалия уж так миниатюрна.
Но требует любовь, а не каприз
Нам чувства проявлять не слишком бурно.
На поиски вперёд! По Нилу вниз!
И фараон, свой снарядив корабль,
Пустился в путь. И плыли неспеша -
Страну ещё увидел он когда бы?
Но не спокойна у него душа.
Чуть к берегу корабль фараона
Пристанет, из округи все бегут
Красавицы. Их примут благосклонно,
Сандалию примерить им дадут.
Но... всякий раз его спокойно сердце -
Девичьи ножки слишком велики.
Пытаются и маслом натереться...
Плывёт корабль по течению реки.
***
И день, как день, и было всё обычно.
Похожим был он на другие дни -
Мети дремал в своём саду привычно,
Скрываясь под оливою в тени.
Сознание вдруг озарилось светом,
Вернув его опять назад, туда,
Где он идёт за колесницей следом,
Но сам не оставляющий следа.
"Сам по себе он вдруг остановился.
Взяла Афина под уздцы коня,
Тот фыркнул, на Афину покосился.
- Ты, египтянин, помни про меня!
- Богиня, не забуду, где бы не был!
Напомнит эта ветка мне о вас.
А их дорога уходила в небо...
И в колесницу был впряжён Пегас!
Пески времён и времени песчинки,
Что поглощают царства и царей.
А ветер продолжает гнать былинки
Одни и те же в сущности своей.
Где Свет, где Правда, созданные Птахом?
Бог сам в себе и слово на устах...
Но нет богов! Сказала так Промахос.
Сама на колеснице в небесах.
"Иди, Мети!" - она мне говорила.
Вставай, Мети, тебе пора идти.
На пальмы взобралось уже светило.
Есть Свет! И Правда где-то там в пути".
***
И день, как день, всё было, как обычно.
Рвя тишину, несутся над рекой
Сигналы гонга, призывая зычно
Бросать дела и прогонять покой.
Рёв труб услышав, на' берег спешили
Шёлк фиолетовых увидеть парусов -
Не часто фараоны заходили
Под эту сень спокойных берегов.
Красавицы сбежались все с округи,
Шамиз с Фили, конечно, тут как тут.
Все собрались и шепчутся подруги,
Когда сам фараон сойдет к ним, ждут.
- Что говорят?
- Что фараон царицу
Решился по сандалии искать.
- Такое может разве что присниться.
- Кхе, было из кого бы выбирать.
- Молчи, остряк! Шамиз, я так волнуюсь.
Сандалия так, говорят, мала...
И втюхать не получится любую...
Вдруг рот Шамиз открыла:
- Ну, дела-а...
Сандалия Родопис! Ну, рабыни.
- Попала к фараону она как?
- Сейчас Бахити ногу свою вынет,
Пойду себе искать я царских благ.
Должны, Фили, мы помогать друг другу.
Не я, так ты! Натянем мы её!
Сначала ты окажешь мне услугу...
- А может, ногу маслицем польём?
- Нет, не успеть. Могла подумать раньше?
Пошли.
Они пошли, едва дыша.
Глаза, улыбки - столько было фальши.
Фальшива и холодная душа.
***
От звуков гонга, труб Мети проснулся,
Вскочил и взгляд свой устремил к реке.
- Что там? - тут он услышал, оглянулся -
В дверях была Родопис вся в муке.
- Причалил к нам корабль фараона.
Народ сзывают. Что ж, и мы пойдём.
К нам иногда бывает благосклонна
Судьба.
- Мети, я не оставлю дом.
К тому же только тесто замесила.
- Оставь его. Ведь это фараон.
Земных богов теперь известна сила.
Быть может в явь я обращу свой сон.
Скажи, Промахос - не слыхала имя?
- Откуда ты... - был у Родопис шок.
- Мне встречу обещала с ней богиня.
Но думал я, что срок давно истёк,
А тут тебя привозят мне пираты.
И только я увидел этот взгляд...
- Промахос мать...терью была когда-то.
Не помню даже сколько лет назад.
Не помню мать... нет, по рассказам помню
Отца, что та сошла к нему с небес.
Он был большой бедою сломлен -
В Тартаре город их тогда исчез.
Земля разверзлась, языком горящим
Аид их город целиком слизал.
Тогда и стал он прошлым в настоящем.
Мне говорил - богов он проклинал...
- Что нет богов?
- Да, что-то в этом роде.
С тех самых пор и стал он рыбаком.
Отшельником был прозван он в народе,
И с Посейдоном, говорят, знаком.
- Да, помню, было. Всё покрылось мраком -
Все думали стал побеждать Апоп.
На третий день Сет одолел, однако.
И радовались Свету все взахлёб.
Несли богам такие подношенья,
Что пепел падать перестал с небес...
Виной всему людские прегрешенья...
А может быть, и слишком жадный жрец!
Но извини, а дальше-то что было?
- Огромная волна пришла на Крит.
Огонь всё сжёг, а здесь вода всё смыла.
С тех пор отец, что нет богов, твердит.
Мать принесла ему сама Афина
На колеснице...
- И на ней был плащ...
- Не помню. Но жива наполовину,
Вся кожа обожжённая, хоть плачь.
Мне говорил: Афина пожелала,
Чтоб взял её себе он как жену.
Что та сама вдруг с колесницы встала,
Сказав Афине: "Долг я свой верну!"
Я оказалась этим самым долгом!
Как видишь, и сюда возвращена...
- Ты - дочь моя! Как ждал тебя я долго.
- Я дочь... твоя?! - растеряна она.
- Ты дочь, Родопис, той песчаной бури.
Я спас тогда Промахос - мать твою...
Один в один - лицом и по фигуре...
Как будто снова рядом с ней стою.
Пусть нет богов, но всё решают боги:
Афина, Хор тебе даруют шанс.
Родопис станет тою из немногих,
Кого лишь боги могут видеть в нас!
Там звуки гонга, труб, корабль фараона.
И знаю я - тебя там только ждут.
Стоит она и смотрит удивлённо:
- А может быть, останусь лучше тут? -
Сама тому не веря, прошептала. -
Я вся в муке...
- Так будь самой собой!
На берегу опять труба играла.
- Тебя Промахос провожает в бой! -
Сказал Мети и, взяв её за руку,
Повёл на берег, где ждала судьба.
- Стряхни с души - и не муку', а му'ку.
Родопис ты - царица! не раба.
***
На берегу почти что всё решилось -
Избранницы здесь тоже не нашли.
Вдруг фараон, взглянувший на светило:
- А пропустить кого-то не могли?
- Хотел просить Угодного Атону, -
Раздался чей-то крик из-за людей
(И вместе с этим два девичьих стона).
- Есть ножка третьей дочери моей! -
Старик выходит из толпы со странной
Для этих мест, нездешней красотой.
Взгляд фараона сразу стал туманным
И что-то стало с сердцем и душой.
Ещё Родопис даже не присела,
Сандалию чтоб на ногу надеть,
Душа просила, сердце так хотело
У фараона... он успел вспотеть.
А девушка обула свою ножку -
Взяла и просто вставила её.
И солнце тянет к ней уже дорожку,
Но было это далеко не всё.
Сандалию вдруг достаёт вторую!
Обувшись, поднимает нежный взгляд.
- Лишь боги могут красоту такую
Создать!
- Уа-ен Ра**, взгляни-ка на наряд! -
Вдруг взвизгнула Шамиз: - Она поныне
Принадлежит отцу, сестре и мне!
Она не египтянка, а рабыня!
Скажи, сестра!
Та начала: - Коне...
- Язык мой - враг мой. Этим и опасен.
Я зависти предпочитаю смех.
А этой ЕГИПТЯНКИ вид прекрасен!
Скажу я больше - лучшая из всех!
Бывает трудно выразить словами
Всё то, что ты душою ощутил.
Я наслаждаюсь этими глазами,
Что зелены, как наш великий Нил!
А волосы пушисты, как папирус!
Нежнее кожа лотоса цветка!
Представить должен я царицу миру,
Чья поступь величава и легка.
И на корабль он повёл царицу.
Ей обезьянка села на плечо.
Над ними стайкой закружили птицы.
И бегемот ревёт... Что там ещё?
- Друзья мои, конечно же, станцую -
Я не взошла ещё на пьедестал.
- Где нам царицу взять ещё такую?
И фараон ей первым хлопать стал!
===
*Опет - праздник разлива Нила.
**Уа-ен Ра (единственный Ра) - часть тронного имени фараона.
ЭПИЛОГ
Пусть нет богов, но кто-то правит нами,
И предопределяет нашу жизнь?
Не чувства ли являются богами?
Ведь мы без чувств - в пустыне миражи.
Себя мы подчиняем им порою,
Они нам помогают побеждать.
Но, главное, - рабом или рабою
Нам чувств своих не должно с вами стать.
Куда бы ни заброшен был судьбою,
Ты чувство веры должен сохранить,
Что как бы не играла жизнь тобою,
Не перестанешь ты собою быть!
Во всём своё имея чувство меры,
Уже не переступим мы черты.
Да, есть ещё на свете изуверы,
Но с чувством меры им не будешь ты.
В беде помочь - не рассуждаешь долго
Чью сторону и в праве ли занять.
О помощи взывает чувство долга,
А перед кем, тебе уже решать.
А про любовь... и говорить не стоит -
Она одна для нас верховный Бог.
Нам все дороги, все пути откроет...
Но выберем одну лишь из дорог!
PS
Да, были боги! Были и в Египте.
И не один, а целый пантеон.
Им поклонялись, к ним все так привыкли.
Нашёлся и в Египте фараон -
Пытался одного возвысить бога.
Был из столицы вынужден бежать,
Где пантеон жрецы блюли все строго,
Да и других неисчислима рать.
Тут вдруг - единобожие! Как можно?
Единый Бог в Египте? Бог Атон?
В те времена себе представить сложно -
И новый город строил фараон.
В те времена мы только окунулись.
Конечно, трудно что-то доказать.
"Пусть нет богов..."! И сразу: "Вы рехнулись? "
Как будто больше нечего сказать.
Но это так, лишь к слову. Повсеместно
Известен нам сейчас единый Бог.
А далее что будет, интересно?
И от поспешности бы вас предостерёг.
Но нет богов и идолов, и капищ.
Един в трёх ипостасях, но един!
Но сколько загребущих, жадных лапищ.
Есть золотой телец! Вот господин!
Есть вера. Но во что? Есть чувство веры.
У каждого из нас в душе есть Бог.
Какой? На ум приходит запах серы...
А не такой ли в будущем итог?
******