Ночное небо ржавым решетом
нависло над затылком. Жилы стынут.
В дороге очерствевший дождь жесток:
долбится раздражённым клювом в спину;
крадёт шаги, кружит знобящим сном
над потерявшими себя руками,
чтоб между взглядом и чужим окном
вдруг превратиться в плачущее пламя.
Оранжевые души мотыльков,
вскрик синей тишины, убитой шумом...
Покой и свет не просто далеко,
их не бывает - некому придумать.
Мираж сминает ветер, пьяный в дым:
с кем драться, что крушить - не всё равно ли?
И счастье предстаёт таким простым,
что прежний сложный мир смешон до колик.
Горячий чай, сухой колючий плед,
в побагровевших пальцах иглы боли...
Да что там, просто знать: свои в тепле,
и крыша не течёт, и дров довольно -
и снова можно из последних сил
распахивать трясину бездорожья,
не верить, не бояться, не просить,
бестрепетно принять гусиной кожей
тоски и одиночества клеймо
с обетом нищеты. И, замерзая,
в пути из темноты - во Тьму, с сумой -
увидеть данность, а не наказанье.
Распутав все душевные узлы,
забыть про шаг, стреноженный позёмкой,
и с лёгким сердцем - не судьбу позлить -
кричать свирепой вьюге: - Поднажмём-ка!
Поможем небесам, потушим ад!
Подправим роль статистов в этой драме...
И улыбаться, слыша, как хрустят
подсоленные льдинки меж зубами.
...Щекотный луч как шомпол вдоль души.
Угрюмо удивляясь, что живое,
недолгий отдых тело сторожит,
сжав зубы.
"Да, брат, на меня не воют!" -
смех Солнца тёпл и золот, свеж и тих.
Шатром царей небесный купол выгнут...
Вся ледяная непогодь пути
вселилась внутрь - не одолеть, не выгнать.