Ещё темно и холодно вдобавок,
ещё не утро, но уже не ночь.
Я выгребу всю мелочь на прилавок,
но продавец не сможет мне помочь.
Он промолчит надменно и сурово,
так, видно, полагается молчать
всем тем, кому фамилия Суворов
не позволяет грубо отвечать.
Он не дождётся нецензурной брани,
её я применяю не всегда.
Он – невредим, а я, конечно, ранен.
Возможно, не смертельно... Но когда
на улице, на тротуаре скользком
меня собьёт такой знакомый взор,
услышу что-то на её литовском,
и это будет смертный приговор.