Я вам не скажу, далеко ль и в уезде каком,
деревни какой на краю, в захудалой избушке
к народным корням, не к искусству пустому влеком,
встречает рассвет и по-черному пьет антипушкин.
Нет, он не поэт в закомуристом сельском аду,
он – антипоэт, и поэтому тих и безвестен,
он – врач, санитар, акушер и немного ведун…
Простой человек на простом человеческом месте.
И люди к нему безъязыкие ходко идут,
он плачет над ними, и жилка на лбу оживает.
«Да кто ж это вас!» – говорит он, несчастен и худ,
и все языки им дрожащей рукой пришивает.
А то еще ходят к нему – видно, с самого дна,
все с выжженным сердцем страдальцы, и просят подмоги.
Жестокая карма, лихая судьба ведуна,
натопчется за день – гудят варикозные ноги.
И надо бы толком помыться, зажечь бы огонь,
да сил не хватает раздеться, такая досада.
Хоть хлебушек горек – да сладок всегда самогон,
и как-то устроилась жизнь с огородом и садом.
И так антипушкин вздыхает к холодной ночи,
на баб огрызается ушлых, журит ребятишек...
Подолгу сидит на крыльце и подолгу молчит,
и с каждым молчанием он все безвестней и тише…