Сама же программа сводилась к следующим тезисам:
«1. на основании анализа русской действительности, опираясь на общеизвестные для всех очевидные факты хозяйственного и общеполитического порядка, путем повседневных систематических разоблачений (речи, беседы, воззвания и прокламации) дискредитировать в глазах рабочих масс не только России, но и всего мира деятельность современного советского правительства и III Интернационала;
2. пользуясь всеми данными русской коммунистической революции и ее последствиями, необходимо, показав ее несостоятельность, выдвинуть новые принципы государственности, общественности, личных прав человека. В противовес коммунистической ереси мы должны рассматривать историю не как борьбу классов, а как постоянное самоусовершенствование в борьбе с природой за культурные блага. Отсюда, в противовес марксистским теориям, рассматривать государство не как «организованную эксплуатацию» одного класса другим, а как широкую организацию для совместной более успешной борьбы с естественными препятствиями за общее благо и независимость;
3. признавая лишь как правовую, вполне самостоятельную единицу человеческого общества, мы должны признать в противовес марксизму и неотъемлемые права той личности на продукты труда, иначе говоря, признать право собственности как единственную гарантию роста культурных и экономических благ государства. Существенная причина всего краха современной России есть так называемый «государственный капитализм», он же является основной причиной и злейшей эксплуатацией всего населения и казнокрадства.
4. Вот отчего Россия, сельскохозяйственная страна, все время существования советской коммунистической власти терпит голод и всякие бесконечные кризисы. Разве не абсурд, что в 1921 году России привезли молока для всяких комиссаров и комиссарш почти на 9 млн. рублей золотом!
5. ввиду этого недовольство существующей властью растет с каждым днем все больше и больше не только среди населения городов и деревень, так называемых беспартийных, но и среди рабочих и армии; необходимо, чтобы наша борьба с этой грабительской сектой была успешна; все лучшие силы России перенести на пропаганду государственно-национальных идей с тем, чтобы вовремя и заблаговременно недовольству масс дать в противовес большевизму и жидовскому III Интернационалу ясные формы и лозунги национального правового государства;
6. для того чтобы окончательно свергнуть власть изуверов, подкупивших себе всех советских пройдох и авантюристов, наряду с пропагандой национальных идей и прав человека, необходимо, учитывая силы противника, в каждом городе, в каждом промышленном месте коренной России и Малороссии путем тщательного отбора и величайшей осмотрительности вербовать во всех семьях и кругах русского общества всех крепких и стойких людей, нежно любящих свою Родину. Необходимо объединить все разрозненные силы в одну крепкую целую партию, чтобы ее активная сила могла не только вести дальнейшую работу и противостоять не за страх, а за совесть враждебной нам силе, но сумела бы в нужный момент руководить стихийными взрывами восстания масс, направляя их к единой цели. К великому возрождению Великой России;
7. выдвигая идею Великого Земского Собора, русские люди должны зорко смотреть, чтобы тайные враждебные силы раз и навсегда потеряли охоту грабежа и бесчинства народа в целом и не помешали бы в дальнейшем развернуть в России еще неисчерпанные силы на путь духовного и экономического творчества».
Эти тезисы каким-то образом оказались в ГПУ, и 13 ноября 1924 года чекисты открыли «Дело «Ордена русских фашистов»«.
2 ноября 1924 года Ганин был арестован в Москве, как руководитель организации. Ордер на арест был подписан самим Генрихом Ягодой. По свидетельству О.Н. Вышеславцевой, накануне Алексей пришёл к ней домой и сообщил: «Ну, охота за мной хорошая идет, други. Пожалуй, что мы не увидимся больше».
По «делу» были арестованы ещё 13 человек:
Петр Чекрыгин, 23 лет, поэт
Николай Чекрыгин, 22 лет, поэт
Виктор Дворяшин, 27 лет, поэт и художник
Владимир Галанов, 29 лет, поэт
Григорий Никитин, 30 лет, поэт
Александр Кудрявцев, 39 лет, наборщик
Александрович-Потеряхин, 32 лет, литератор
Михаил Кротков, 44 лет, юрист
Сергей Селиванович Головин, 58 лет, врач
Борис Глубоковский, 30 лет, артист, литератор, режиссер
Иван Колобов, 37 лет
Тимофей Сахно, 31 года, врача
Евгений Заугольников, 22 лет.
Полковник милиции в отставке Э.А. Хлысталов писал об участниках «Ордена» следующее: «Почти все они были друзьями Есенина. Вот их имена: талантливые художники братья Пётр и Николай Чекрыгины, литераторы Виктор Дворянский, Владимир Галанов, Григорий Никитин и другие. Их обвиняли в том, что с августа 1924 года они сорганизовались и ставили своей целью путём террора и диверсий свергнуть советскую власть...»
Хлысталов утверждал, что «не попали в этот «союз злодеев» Иван Приблудный, Николай Клюев, Петр Орешин, Сергей Клычков и другие «крестьянские поэты» только потому, что их, как и Есенина, не оказалось в Москве. Кто подсказал Есенину срочно уехать в Баку, пока остается тайной (...)».
В обвинительном заключении не был назван ни один факт нарушения закона или какого-либо преступления. В процессе расследования «дела» двое арестованных потеряли рассудок. Алексею Ганину провели судебно-психиатрическую экспертизу, признавшую его невменяемым.
Допрашивали поэта известные палачи Абрам Славотинский и Яков Агранов. Допросы сопровождались пытками, что подтверждается пятнами крови, которыми буквально заляпаны листки с «тезисами», которые предъявлялись Ганину. В «Деле» сохранился протокол допроса Алексея, в котором он заявлял:
«Собственно, к политической работе я никогда себя не готовил. Я хотел исключительно работать в художественно-литературной области. Мной не написано ни одной социально-политической книги. Ни к какой политической партии я никогда не принадлежал. Но гражданином я был всегда, или, по крайней мере, стремился им быть, ибо стремился всегда по мере моих сил и способностей помогать трудовому народу, крестьянам и рабочим вырваться из того социально-экономического гнёта, в котором они находились, в котором находился и я. Я приехал сюда, в Москву, как в центр научной и литературной работы. (...) Но приезд мой оказался роковым. Я оказался в крайне отчаянном положении: без работы, без комнаты, без денег. И так продолжалось до ареста. Питался я большей частью в кафе Союза поэтов «Домино». Позднее - «Альказар» и «Стойло Пегаса», ночевал - где застанет ночь.
Таким образом, моя конспиративность есть не более как хроническое безденежье и отсутствие комнаты. (...) Я окончательно остался на мели, во власти всяких случайностей. Вечера до глубокой ночи проводил в кафе, пивных, а ночевать уходил к моему бывшему другу поэту Есенину, в дом «Правды» по Брюсовскому переулку, где познакомился с его тогдашней женой Галей. (...)
В доме «Правды» после процесса («Дело четырех поэтов») ночевать было нельзя. (...) В это же время, а может быть несколько раньше, меня познакомил Есенин с Айседорой Дункан, как со своей бывшей женой... из всех знакомств у Айседоры у меня осталось одно - скульптор Конёнков, у которого я был однажды с Есениным и Рабиновичем. Осматривали мастерскую Конёнкова, эту необычную сокровищницу. Разговоры - исключительно были о скульптуре. (...)
В день ареста я... уходил покупать пальто на Смоленский рынок, т.к. накануне получил семьдесят рублей в Хлебопродукте (жалованье). (...)
Тут вы спрашиваете и о фашизме, и о Национальном комитете, и о заговоре к вооруженному восстанию, захвату власти, и о терроре и просто об агитации...
Объединяя случайный материал, повторяя собранный мной из официальных изданий, из случайных фраз и белогвардейских листовок для моей работы «Тезисы», я полагал, что не делаю особых преступлений. В этих «Тезисах» я не выразил никакой государственной тайны, потому, что никакой тайны я не знаю. Это то, что изо дня в день обсуждается и официальной прессой, и то, что повторяет и образованная, и необразованная чернь России и Европы. (...)
О существовании национального комитета, о существовании типографского шрифта или оружия или взрывчатых веществ я не знаю. И никто мне об этом не говорил. Что касается лично меня, то в этом направлении я не предпринял ни одного делово-конкретного и вообще никакого шага. (...)
Примите мое раскаяние и, если можно, оставьте мне жизнь.
17 ноября, А.Ганин».
Но жизнь поэту не оставили… Секретарь Президиума ВЦИК СССР Енукидзе 27 марта 1925 года единолично принял решение на внесудебный приговор, разрешив коллегии ОГПУ расправиться с «фашистами»:
«Считая следствие по настоящему делу законченным и находя, что в силу некоторых обстоятельств передать дело для гласного разбирательства в суд невозможно - полагал бы: «Войти с ходатайством в Президиум ВЦИК СССР о вынесении по делу Ганина А. А. внесудебного приговора».
По приказу В. Менжинского, Г. Бокия и Я. Петерса были расстреляны: Ганин, братья Чекрыгины, Дворяшин, Галанов и Кротков. Остальным дали 10 лет Соловков, откуда возвратились лишь двое.
«Как погиб брат? – вспоминала сестра поэта Мария. - Я была в 1925 году у прокурора Кудрявцева Пимена Васильевича в Вологде. Он сказал, что Алексей якобы написал поэму, порочащую Троцкого, и напечатал её в «Московском альманахе» в 1924 году. Их забрали несколько человек. Его судил военный трибунал».
По-видимому, прокурор Кудрявцев имел в виду поэму Ганина «Былинное поле»:
Нежить лесная пошла наобум,
Забирается в брови и бороды,
Забирается в уши, за гашники,
Чтобы силу по капельке высосать,
Чтобы веру по крошечке выжевать.
Знает поганая мелочь секрет:
Силу мирскую не свалит гора,
Да тля незаметная гору подточит...-
Знает поганая и другой секрет:
В думах мужичьих просторно, как в поле,
Гуляй, кому надо, что хочешь, топчи, -
Только про счастье мужичье шепчи,
Да жалобней вякай про горькую долю.
Будут покорны тогда силачи,
Красные речи замажутся сажей.
Сами друг другу могилы укажут,
И сами себе панихиду споют...
Алексей Ганин был расстрелян в подвалах Лубянки после жестоких пыток, которыми руководил начальник седьмого отдела СО ОГПЦ Абрам Славотинский. Двоюродный внук поэта Евгений вспоминал: «По рассказам моей бабушки Анны - Алексей Алексеевич Ганин - вологодский поэт, ближайший друг Сергея Есенина, сын двоюродного брата моего деда, - был расстрелян большевиками-интернационалистами 30 марта 1925 года в Бутырской тюрьме в день своих именин, почитаемый как день Святого Алексея - Божьего человека. Вместе с ним были расстреляны семь молодых русских поэтов, верных Православию. Алексей Ганин принял смерть в возрасте Христа. Прах его погребён на территории Яузской больницы».
Остаётся добавить, что при производстве в 1966 году дополнительного расследования объективных данных о принадлежности Ганина и других лиц к организации «Орден русских фашистов» обнаружено не было.
Родные долго не знали, что случилось с Алексеем. Летом 1925 года младший брат Федор съездил в Москву, чтобы разыскать его. Вернулся мрачнее тучи, не зная, как сообщить матери страшное известие. Сказал старшей сестре Шуре: «Алешку расстреляли» - и заплакал. Сестра Елена вспоминала: «Фёдор-то в Алексее души не чаял. Приехал из Вологды, где узнал о расстреле Алексея. Никому ничего не сказал, боялся за мать - думал - с ума сойдёт. Она каждый день фотографии перебирала. В мезонин поднималась - сидит и плачет. И я с нею...»
Фёдор Ганин был арестован в 1937 году, а в 1941 году «умер в местах заключения»… Дом Ганиных сгорел. В огне погибла уникальная библиотека поэта, многие его рукописи, письма. Спасти удалось только «Евангелие», которое ему подарил священник с надписью. Самой деревни уже нет также. На месте дома, в котором родился и вырос поэт, поставлен памятный камень.
Гонимый совестью незримой
за чью-то скорбь и тайный грех,
К тебе пришел я, край родимый,
чтоб полюбить, прощая всех.
В твоих полях, в твоем покое,
в шелковых мхах твоих ланит
От зла и каменного воя я думал сердце схоронить.
Я думал бред души неверной
стряхнуть в безвременной поре
И за лесной твоей вечерней
молиться радостной Заре.
Украдкой выгоревать стоны
под сенью звездного шатра
И расплеснуться красным звоном
в твои певучие ветра.
Но кто-то дико заглумился
над сном и сказкой вековой
И новым перстнем обручился
я с той же скорбью полевой.
Опять над Русью тяготеет
усобиц княжичий недуг
Опять татарской былью веет
от расписных, узорных дуг.
И мнится: где-то за горами,
в глуби степей, как и тогда,
Под золочеными шатрами
пирует ханская орда.
Опять по Волге буйно-красен,
обнявшись с пленною княжной,
В узорных челнах Стенька Разин
гуляет с вольной голытьбой.
И широко по скатам пашен,
разнесшись в кличе боевом,
И днем и ночью грозно пляшут
Огонь и Смерть в краю родном.
А по лесам, где пряхи Ночи
сплетали звездной пряжей сны,
Сверкают пламенные очи
и бич глухого Сатаны.
Умолкли песни голубые,
и с травяной твоей спины
Сорвали ризы парчевые
твои неверные сыны
И ты исстеганные руки
возносишь к правде неземной,
И злей смеется крестной муке
и добрый друг, и недруг злой.
Неотвратимо роковое
в тебе гнетет твоих сынов,-
Но чует сердце огневое -
Ты станешь сказкой для веков!
Начало: http://www.stihi.ru/2017/12/09/10241