Люблю бродить после заката по притихшему полю. Бархатный воздух игриво ласкает лицо. Всё вокруг наполнено звоном стрекочущих кузнечиков, даже в ушах звенит. А они трещат, стараются, перебивая друг друга. Каждый хочет показать, что он лучше поёт. Смешные! Как только не надорвётся этот неслаженный хор?! Чибисы, испуганно выпорхнув из-под ног, кружатся, тревожно плачут, отводя непрошеного гостя от своего гнезда.
В студёной воде маленькой речушки, что течёт сразу за селом, отражаются берега. Молодые, мохнатые ёлочки, как бы сбегая с пригорка, упираются ногами в берег. Бежит реченька по своей проторенной дорожке, дремлет.
В полевых ложбинках копится туман и дымкой расходится по сторонам. Ползёт седой туман, цепляется своими пушистыми лапами за каждый кустик, крадётся медленно из низин и ложбин, слоясь тонкими лоскутами, наполняя всё своим сизым куревом, стелется по бархату лугов белым подвенечным платьем. Дальний лес стоит в туманной теплой мгле, притаился, затих за лунной ширмой, любопытно наблюдая за происходящим. Туманом кадит заросший пруд, спят камыши в истоме забытья. Долина, как чаша, наполнилась до краёв белыми туманными облаками, в ней засыпают поля и луга. Летний вечер всех нарядил, свил для каждого свою одежду. Сгущаются сумерки. Постепенно туман смешивается с ними, спрятав от глаз деревья, кустарники и стога сена… И вот размылся и пропал из виду горизонт. Кажется, что земля перед сном разбежалась во все стороны, прячась в глубине ночи, и притаилась там до утра. Чёрной ведьмой скользнула ночь и помчалась по траве, по сонным кустарникам в косматые, тёмные, хмурые леса.
Посмотришь в небо, звёзды мерцают тускло, как будто бы тлеют в ночи. Вдали мерцают огоньки соседних деревень. В селе слышится лай собак. Стоит только одной начать, как другая тут же подхватывает, и вот уже псы, как дикий голодный хор, как стая волков дружно воют на луну. Становится на минутку жутко. Жизнь, словно остановилась на селе, умерла. Мир погрузился в мёртвый свет луны. А эти злые «волки», голодные, холодные воют в лесу, а не в селе. Но вот наступила тишина, видно им самим надоело заунывное пение. Только порою одинокая птица встрепенётся, нарушив этот покой, и странным криком огласится задумчивый, таинственный простор.