Чайная пурга над островом желаний

Алексей Мальцев 2
Откуда он помнит это лицо? Эту отрешенную интонацию, с которой его обладательница произнесла безысходное:
- Помогите, доктор, не могу больше…
И легко взлетевшие вверх руки, когда начал прослушивать ее сердце. Он узнал их, это уже было в его жизни. Только когда?
Из того, что не выветрилось повседневностью, не заслонилось другим, более сочным и наваристым, память привычно сканировала эпизод за эпизодом - где могли фигурировать эти, как будто сточенные, уголки губ, слегка вздернутый нос с горстью веснушек, едва уловимая надтреснутость голоса, - но подобия не находила.
Герман вдруг понял, что не сможет оперировать Анну Олеговну Зотову, не вспомнив ее.
Комбинированный аортально-митральный порок, максимальная доза лекарств… Весь набор в наличии: многолетний ревматизм, печень, одышка, отеки. Предстояло вшить два клапана.
Все ясно. Кроме одного – откуда он ее знает?!
Когда в бинокулярах подошел к операционному столу, когда увидел остановленное сердце, его словно самого потоком крови выпихнуло из левого желудочка в аорту: вспомнил все. Разом!
Он знал, куда его несет: в далекие семидесятые, в тот самый злополучный день ее рождения, разделивший его жизнь на две части: «до» и «после». День его позора, его фиаско.
Ее перевели в их класс в последней четверти, считай – перед самыми экзаменами. Стройная, кареглазая, с редкими веснушками – она сразу же приковала внимание парней, в один миг спутав всю иерархию привязанностей и симпатий. Их роман был подобен фотовспышке: ненадолго ослепил обоих, оборвавшись гитарной струной...
Танцы в полутьме, ужимки, жаркий шепот на ушко…
Не ожидая никаких подводных камней, Герман уверенно строил планы на будущее. Звучали тосты за виновницу торжества, за учителей, за окончание школы, за будущее счастье, которое обязательно улыбнется каждому…
Школа с ее экзаменами позади. Все, они – взрослые!
Когда Аня внесла торт, ее встретили аплодисментами.
- Я назвала его «Остров желаний», - торжественно объявила девушка. – Пусть каждый загадает свое… перед тем, как откусить. Оно непременно сбудется, я обещаю.
Помнится, пили кофе с ликером, ели торт, нахваливая хозяйку.
Потом все разбрелись по углам, парни вышли на балкон покурить, почему они остались вдвоем за столом – он не помнит. Она протянула ему коробку с чайными пакетиками:
- Помоги, пожалуйста…
И – исчезла на кухне. Требовалось всего-ничего: разложить их по чашкам, залить кипятком, но... Но Герман этого не знал! Тогда, в семидесятых, он увидел чайные пакетики впервые в жизни! И спросить не у кого!
С каким-то остервенением начал разрывать каждый пакетик и сыпать содержимое в чашки, удивляясь, почему пыль не спешит оседать, а, наоборот, даже поднимается вверх. Что-то исправлять было поздно.
Сквозняк от открывшейся балконной двери завершил дело: вернувшиеся «курильщики» и появившаяся с коробкой конфет именинница увидели чайную взвесь в воздухе, сквозь которую, словно маяк в тумане, просвечивал свекольный румянец щек Германа.
- Герыч, это что за пурга над островом желаний? – прозвучало из уст Пашки Колобкова, соперника Германа в борьбе за лидерство в классе. Всеобщий хохот и аплодисменты оказались той каплей, которая переполнила его чашу. Он замкнулся на весь оставшийся вечер. Как его ни пытались разговорить одноклассники.
Она – не пыталась. Хохотала над шутками Колобка, не обращая никакого внимания на Германа. Он посидел немного и незаметно исчез.
С тех пор они не виделись.
Афган, другие города, случайные женщины… Он специально путал карты, рисковал жизнью. Не сразу решил поступать в медицинский. Женитьбы с разводами подобно автоматным очередям исполосовали его жизнь… Вернулся в город уже маститым кардиохирургом, организовал Институт Сердца…

- Герман Сергеевич, сердце не заводится!
- Дефибрилляция!... Разряд!!! Еще… Еще…
- Изолиния, Герман Сергеевич… По нолям.
- Еще, я сказал!!! Еще…

Когда все было кончено, и он - вспотевший и опустошенный – сидел в ординаторской, наливая коньяк в хрустальную рюмку, медсестра принесла сложенную вдвое записку:
- Вот, нашли у нее под подушкой. Написано – вам…
Развернув дрожащими руками, он сквозь слезы кое-как прочитал: «Прости меня за тот день рожденья, если сможешь».