Как пластыри, слипаются тела
и растворяются среди подобий.
К аллюру прирастают удила,
и к тяжбе о бессмертии – надгробье.
Арбитр совпадает с палачом
еще интимней, чем замок с ключом.
В молекулах – чудовищный сквозняк,
там все, вплоть до частиц элементарных,
страдают насморком. Идет возня
из-за платков, в масштабах планетарных:
картавых оптом режут втихаря,
а в розницу – масонов и царя.
Как нож – овеществление руки,
так бомба – квинтэссенция рассудка,
пусть не благодаря, а вопреки,
по логике житейского абсурда.
Невзрачная грибница в небесах
уже висит, как гниды в волосах.
Все будет так, как должно быть тому.
И я свой стон сверяю с партитурой,
задрав башку, разыгрывая тьму
с листа, а прочее – литература:
любое имя, коль искусно счесть,
в итоге даст 666
плюс-минус бесконечность. Все течет,
как будто время отворило вены
и в доме скорби встало на учет.
Благоговейные олигофрены
толпой ущербных лун к нему спешат
лобзать демократический халат.
Как море – обрамление пловца,
так судно – оформление пробоин.
Сей мир достоин своего конца.
Хоть этого он, черт возьми, достоин!
Я жажду смысла. Даже если смысл
не столько трансцендентен, сколько кисл.
Поморщусь, что ж! Морщины придают
лицу вид назидательный и мудрый,
в котором нас земле и предают,
припорошив фотогеничной пудрой.
Аминь. Нам всем, под райский волапюк,
разгладит кожу вечности утюг.