III.
Король Лир, в его уникальной и не предположенной действительности, едва ли выходит пред нами лицом и характером, сколько-то объективно красивым. Скорее, наоборот, ибо некрасив он и в своих позволительных жестах, некрасив в выражаемых от себя мыслях, — некрасива, соответственно, картина им создаваемой и воспринимаемой реальности. Объективно, в этическом рассмотрении его, как человеческого, или даже человеко-гротескного материала, некрасив (в сравнении, тому же Шуту, о чём — далее, по мере обретения в нас симпатии), возможно, настолько, насколько в самом авторе чувство прекрасного не проявляет себя с высот благословителя. Что красивого в его едких, заносчивых фразах, в смене настроений сего несносного старика? Из всех, этак взять, на живой сцене виденных мною Лиров, мне помнится примечательная постановка с Тимоти Уэстом, в Старом Вике, в 2003 году[1]: сей брутал на троне, с ногами, раскрытыми шире, чем у какой-либо публичной женщины, и с голосом тона, весьма хамовитого, враз поражал тогда превалирующим пренебрежением какой-либо выраженной симпатией ко всему тому, что есть поверхностный эффект (или сказать, аффект) такта; и что ещё лестного можно, вообще, увидеть в начале пьесы, если не эту суперофициалию[2]?… Если мы пренебрегнем простым значением, к моменту, красиво-сложенных фраз и долей рисованной, куртуазной помпезности, то нам, в целом, не на что опереться, чтобы, этак, сперва и сразу, отметить некое поэтическое дарование, превосходство в ряду художественных авторских образов и подмечаемых им шармов. В чём, вероятно, найдётся и собственное отношение самого Шейкспира, в характере Лира, касательно всей той заведомо-поверхностной фальши и окружающего его героя лицемерия; но, не правда ли, мы можем об этом только додумывать, догадывать, ибо никогда не сможем сказать об этом определённо-сразу и наверняка; ведь, во истину, мы читаем драму или смотрим поставленную пьесу, во всей присущей этому неповторимости, один всего-то лишь раз, — один лишь единственный раз, мы погружаемся в фатальность восприятия: во все остальные разы пересмотров и ре-прочтений, мы нечто допонимаем, да, но переживаем, скорее, тому, что сколько-то уже пережили до этого; так, если мы чего-то недопоняли и не усмотрели прежде, то, получается, что мы пережили не иначе, как…именно, недопонимание. Недопонимание, по сути, присущее всей человеческой жизни. Исконное зерно мистерии. (Мистерия, иже, во много меньшей степени в том, что мы предполагаем посчитать за мистерию, — как то, что есть вопросы веры, мира, Бога, общества, человеческого закона, всей этакой философской предметности, — но, скорее, в том есть мистерия, о чём мы не распознаём или не сохраняем определённости акцента представления.) Это и есть тот момент, по которому мы вправе отличить «Лира» в свете негативной способности, что в не-условном, не в мнимом восприятии, будет означать исключительность неопределённого подхода, или тайного, скрытого мотива. Очевидно, поэтому, никогда, в полной мере, вплоть до скончания веков логизма, не найдётся ни одного из поэтов, философов и критиков-искусствоведов, кто со всей аргументированной уверенностью способен будет сказать, так ли точно то, что Король Лир безумен, или же он только притворяется (как тот же, взять, к обратному примеру, Гамлет, чей мотив, в сравнение Лиру, всё же более предсказуем и предопределён.) Истинное, разительное отличие сей драмы, драмы во продолжение веков мистерии, — отличие от большинства, если не сказать, от всех произведений пост-Эллинского Европейского периода, — оно, именно, в этом. Так, в приведённом мною примере, г-н Уэст, с одной стороны, всем своим видом изыгрывает не внимание, не уважение к суперофициалии, а, с другой, единственно, только эту суперофициалию, разве что, лишь и приемлет, оную лишь только и поощряет (когда, вопреки положительно-преподанной искренности, обходится столь дурно с Корделией и с друзьями, по поверхностному лишь только смыслу); — так, создавалось то, как раз, по мне будь сказано, не надуманное впечатление непредположимости его мотивации, скрытого мотива.
Здесь, подспудный вопрос: думал ли сам Шейкспир, в момент создания своего шедевра, о том, чтобы именно таким образом завуалировать реальность героя? Чтобы достичь — чего? В большей разве ли степени, тогда, однозначного взгляда на оную фигуру, в позитиве добра или зла?? (Слово «позитив», в сим месте, Я использую в контексте некоей положительно не-отринутой, не-отрицанной утвержденности.) .........................................
ПРОДОЛЖЕНИЕ ФРАГМЕНТА III: - по ссылке: -
https://maximilianguebris.wordpress.com/2017/12/23/