Rosaceae
Уже осень будет; осенью никто нас не пожалеет – только мы сами себя.
Прошлой осенью пауки в окнах висели... Пауки-люди. А теперь наш дом фиолетов. Очень красиво.
Полусумрак, закат. Зимний вечер, стремящийся к снам. Близкой сказкой и далью – вино и цветы в переходах.
В ореоле погоды незряче идешь по воздушным волнам, примечая спектральный хрусталь в их дыханьях – растенья и воду.
В затаенных тенях побледнели и спрятались голые девушки прожитых дум, зацветающий свет слепит очи их пролитой кровью.
Нет, ты будешь как в сказке, прозрачен – не горек, не чужд, не угрюм. Эти дни – в нашем будущем – больше чем «ночь наготове».
Отдыхай пока можешь: сегодня все люди твои! Вновь расслабленной легкостью полнятся светлые дали.
Не бывает «Вот так!». Небосклон распустил в забытьи белый цвет, возрождая отжившее – радость – в предвечных деталях.
Из пустого в порожнее жизнь не пройдет не спеша. Эта прожита жизнь – но она всего лишь возвращенье.
Всё примерь на себя. Странно чудна – родная душа – в скромном образе в белом блеснет огоньком развращенья.
…Он будет лилов как небо в мистический час заката в смешных городках Лавкрафта, лилов точно сон дневной
В нём ты обнаружишь память что ты позабыл когда-то что ты никогда не падал что вечность – в любви самой.
Твой дом будет зряч как лето, и лёгок и хрупок как стёкла, в которых прохлада града и так манит высь – прижмись…
В пустых одиноких комнатах, в их односпальных окнах, в холодных мечтах рассвета родится иная жизнь.
Чудо виденье чувство нисхожденье к прохожему вспышка пустот эфемерных волют и балконов
ты один в вечереющем воздухе пусто безвременник сон и твой дом задремал в лепестках небосклона
ядовитая бездыханная красота
все ты понимаешь – больше не беременная – ещё быстрее – раз два три четыре – умерли маленькие дети – сейчас будет музыка на гитаре
Настала гиблая пора и нет давно кота «Висят пауки как будто» Висели в окнах пауки покрасили в цвета «У нас больше нет ни минуты»
Здесь воцарились севера, мы топим всё огнём! Пришла безумная жара в мой сумасшедший дом!
Вчера вроде облачность возвратилась – заплетает бриллиантовые волосы, плачет ни по ком, улыбается из небытия.
Утлый чёлн, затонувшая в ночь золотая ладья… «Детвора, догонялки…» Могила, на которую приходят тайком. Разноцветные полосы.
Висячие сады, сны. Твой упавший голос… Как сердцевина дом-цветок; горят под потолком судьба, природа и порок –
настигните мой дом!
В лиловых сумерках задумчивым аккордом
лилового, в пастельной мгле пейзажа… Пространства незнакомок из алькова
он в новых ракурсах как миг в счастливых снах идет навстречу мне в объятьях лёгкой дрёмы,
мечтая дать жизнь новому в укромных, далёких от любых земных свершений, любимых, соблазнительных углах.
И арка на краю в кайме из снега в мистически-тревожных очертаньях в усталых отраженьях перекрёстков
в предсумрачно темнеющих дворах в несбыточных томленьях и влеченьях приводит к невысокому порогу
в предвечных оберегах, а дорога полого исчезает в облаках.
…Все дальше и стремительней, пастельней и постельней ложится вечер светлой пеленой.
Ступает мгла пред ней и призраком родителей ночь неотступно следует домой. Даль мирозданья все сакральней и спектральней, осмысленно-бесчувственней, бледней… В калейдоскопах зала ожидания прожитых лет, скончанья наших дней.
Забвенье в призрачном движении гардин. Уснувший дом в порталах пейзажа – в который жизнь мою поймёт лишь он один –
так неестественна впотьмах его пропажа; и мимолетна. Точно сколы. Ты и я. Его душа прозрачна и объята
желаньем выйти за пределы бытия, а в сожаленьях лишь одна утрата…
Твой мир. Твои родные и семья.
Когда вне мира прокричит петух, а сумрак возвестит свои свершенья – наступит вера в ночь и в темноту;
в бессмысленность всего пред разрушеньем. И будет ветер снова гнать в поля убогие и чахлые былинки.
В краю, где начинается земля мы встретимся с тобою на тропинке, несбыточность и вечность обретя, преодолев сомненья и невзгоды, томленья ночи… нам почти шутя подарит мир желанья и свободу.
В палисаднике ветрено. Окна закрыты, но ты в них выходишь. Это сон: кто-то жаждет забрать и твой разум, но ты им не дашь.
И за тем палисадником вечер и много заводов, а за ними – большое, волшебное солнце-мираж.
Все обуглено. Окна… витражные стекла разбили. Модерново-прозрачные – словно дневная вода.
Гаражи ржавы той предзакатной коричневой пылью, что всегда в изобилии в Химках и светится, и уведёт навсегда.
Безысходны и брошены автомобили.
Небосводы притихли до слёз искупительной жертвы восхода…
Каждый жертвует жизнью приснившейся. Вечная – лишь высота. И мне хочется влить себе в глотку пол-литра хорошей погоды,
что, наверное, в каждом несбывшемся дне разлита.
Вот опять обозрим общий план нашей жизни и виден рубеж за которым угадывать можно волшебные чувства, но прежде…
Говорят, не надышишься – но ты возьми в холодильнике суп, разогрей на тарелке, поешь –
и останешься жить: в повторенье, в влеченье – в одежде.
Будет мир одинок и недремлющ – прикатит, как волны, к порогу – улыбки в радугах и в солнце; а слёзы – твои дожди.
В них – коктейли из утренних снов, подозрительно ярко похожих на вечные. Брат и сестра – та и эта дорога. И любовь, и искусство с тобой. Всё до ужаса явное. Что? Ну постой, подожди!
В природе всё соразмерно, за скобками сна и яви, всё за гранью минутных решений и выше земных обид.
Мне прошлой ночью приснилось как с точки зренья вселенной, рожденной в любви и прощенье, расценивать суицид.
Как будто смешной ребёнок, свершив невинную шалость – быть может, и твоя дочка, играя в свету окна,
в внезапных осколках стёкол у всех на глазах упала и страшный удар донёс вам: уже на снегу она.
Ни жив и ни мёртв от страха, сорвавшись на подоконник, увидишь, как неподвижно с надеждой умрут слова
Когда на стерильной плахе все чудеса похоронят её неподвижное тело и метрах в трёх – голова.
…Но это всего лишь чары, ночные кошмары мрака под шепот ночных деревьев под месяцем и луной;
Что ты ни скажи об этом – чертей не посадят на кол. Пока – не случилась вечность, а ночь… еще свет дневной.
Всё это в пути скитаний игра молодого глаза – и надо прийти соблазнам, но будет окончен путь.
Чтоб цельным стал мир и тайным и наш всеобъемлющий разум, сумев избежать пораженья, опомнился как-нибудь!
*
Мой дом так внезапно прекрасен, что все побледневшие травы растают, к нему ласкаясь… Прогонит обиды, мрак.
Убьёт наши вечные тайны; а горечь чёрной отравы… Как только глаза откроешь – боже… такой бардак!
Цветы не погибнут в вазах, людей не повесят на люстрах, но все заглавные роли играет лишь горький рок,
Он все наши яркие дали тотчас повергает наземь, а наши убогие чувства уводит во тьму дорог.
…И в то же время осознавал, что видит иные сны, вроде принцессы Тессиснспа или императора Павпхца, но это странно.