Последняя неделя декабря... валит снег, по-другому и не скажешь, пушистый, мягкий, ветер игриво швыряет его мне в лицо, он смешно повисает на ресницах, цепляется за скулы, щекочет губы, и быстро тая слегка холодит и приятно освежает кожу, все совсем не так, как это было в том далеком декабре 1994 года. Прошло уже почти четверть века, а я до сих пор чувствую где-то на самых дальних задворках своего естества его холодное, пробирающее до самых мурашек дыхание. Нет-нет да и всковырнет беспокойная память затянувшуюся рану, случайно блуждая по закоулкам прошлого, неприятно засвербит в глубине души, и вот уже нет в ней былого покоя, мечется, трепыхается словно раненная птица, видно сильно тогда ей досталось...
Стоял мрачный ветреный декабрь, скупой колючий снег мелко сеял из прохудившегося бесцветного неба, безжалостно сек и царапал по лицу, какая-то безысходность ощущалась во всем, тягучая, липкая, скользкая... от этого неприятного ощущения не спасало ничего. Даже предпраздничная суета вокруг, казалась какой-то бессмысленной и фальшивой, а причиной всему ненавистная война. Вот уже второй месяц над Чечней орудует ее огненный меч. Там, на берегах Терека гремит, рушится, стирается с лица земли целая страна, гибнут люди, калечатся судьбы, мясорубка войны затягивает в свою воронку всех, кто оказался по-близости, превращая все в месиво, оставляя после себя безжизненное дымящееся пепелище.
И в этом котле уже второй месяц «варится» мой муж. Воюет на земле, на которой родился и вырос, где живут его родители, бабушка, дед, где знаком каждый переулок, улочка, где столько всего было пережито детского, подросткового, юношеского... Он - кадровый офицер. Так случилось, что его большая Родина, в лице действующего президента, кабинета министров и генералов генштаба решила «навести порядок» на его малой Родине, вторглась вероломно на чужую территорию, объявив всем о какой-то борьбе с терроризмом, въехала на танках, прилетела на самолетах, вооруженная до зубов, прихватив с собой тысячи безусых ребят и сотни ребят в погонах со звездочками, приказав им самоотверженно защищать себя. Маленькая Чечня якобы угрожала безопасности большой Родины, а раз есть угроза, другим словом опасность, то надо растоптать все к чертовой матери, размазать, как масло на бутерброде, и точка. Так и поступили умные «защитники» в погонах, сидящие в мягких московских креслах. Они послали целую боевую армию на мирный город, развязав кровопролитную войну на улицах, вокзалах, в домах, сделав всех жителей города ее заложниками. Ну чем не Сталинградские события 1942 года?!
Телевизор захлебывался от военных репортажей, газеты наперегонки соревновались в подробном описании происходящих там событий, радио круглосуточно вторило и тем и другим, шла массированная атака сми на все население большой многонациональной страны, целью которой было внедрение в умы людей всеобщего одобрения и оправдания этого бессмысленного кровопролития, этого разгоравшегося на глазах у всех костра межнациональной вражды.
Все мое существо кричало и протестовало, я каким-то внутренним интуитивным сознанием понимала, что все это бесстыдная ложь, плохо завуалированная игра неумелых политиков, преследующих исключительно свои меркантильные цели и нагло прикрывающиеся идеей национальной безопасности.
Чтобы внести хоть какую-то ясность я поехала в часть, где служил муж, поскольку на все мои многочисленные телефонные звонки туда я получала всегда один и тот же ответ: смотрите новости, слушайте радио, читайте газеты.
На кпп меня не пропустили, даже не объяснив причин. Сильно расстроенная, я уже хотела уходить оттуда ни с чем, но, внезапно раздавшийся телефонный звонок, отвлек внимание дежурившего на кпп солдатика, я, незамедлительно воспользовавшись этим моментом, не раздумывая перелезла через турникет и понеслась со всех ног через пустынный двор части к административному корпусу. Разъяренной фурией влетела я в кабинет начальника штаба. Он сидел за большим письменным столом, вальяжно откинувшись в кресле и, аккуратно разложив на короткой толстой шее все складки своего отвисшего гладко выбритого подбородка, неторопливо попивал чаек. Я все еще сильно возбужденная и до краев переполненная эмоциями негодования, даже не поздоровавшись, с порога прокричала: «Где мой муж? Почему вы послали его туда, это же его Родина, там его дом, родители, вся семья!?» Майор равнодушно посмотрел на меня своими маленькими бесцветными глазками, неторопливо отпил хоботком пухлых губ из темно-синей фарфоровой чашки и, осторожно поставив ее на стоящее рядом блюдце, спокойно ответил: «А ты забыла, что твой муж офицер? Ему Родина приказала, он и поехал туда, это его долг.» «А ты, ты почему здесь, почему же Родина тебе ничего не приказала?!» - спросила я едва сдерживая предательские слезы, в это время прибежал запыхавшийся испуганный солдатик с кпп, меня, как злостную нарушительницу тут же вывели из части, я покорно повиновалась, досадуя на себя за свою слабость и бессилие что-либо предпринять. А перед глазами еще долго стояла сытая самодовольная физиономия начальника штаба, наслаждающегося неспешным чаепитием в теплом уютном кабинете. Жаль, что не плюнула тогда в это хамло в погонах.
Я шла по улице и ревела, от бессилия что-либо изменить, от безызвестности за судьбу мужа, слезы лились потоком, теплые и горькие... «Тебе плохо?», - со мною рядом остановилась молодая женщина, «Я видела ты только что вышла из части, твой тоже на войне, жив?» Мы пошли с ней вместе по заснеженной улице, ветер гнал мусор и нас, толкал в спины, хлестал по щекам, а мы не замечая его шли и говорили о своем. Женщину звали Вера, она рассказала мне, что творится в военном городке на «Максимке», сколько безвозвратного горя ежедневно доставляют самолетами под кодовым названием груз 200, как молодые девушки в одночасье становятся вдовами, а малолетние дети остаются без отцов, как матери от невыносимой душевной боли не могут плакать и кричать, а только тихо стонут, тая на глазах. Кто допустил все это, ведь все что творится сейчас там абсолютно бессмысленно, любая война бессмысленна, любая жизнь, отнятая ею бессмысленна. Мы обменялись телефонами, она пообещала разузнать и сообщить мне хоть что-то. Вера работала в соседней части телефонисткой.
А спустя два дня мне позвонил тот нач. штаба и сказал, чтобы я собрала посылку: теплые вещи, консервы, есть вероятность передать ее с оказией.
Это потом я узнала от мужа, что поехали они на «учения» в летнем обмундировании, а морозы стукнули уже в начале ноября.
Голова кружилась от роя мыслей: что передать, что написать. Побежала в магазин за лимонами, тогда не было фруктово-овощного разнообразия, в то время в продаже было лишь самое необходимое, весьма сомнительного вида и качества. На витрине лежало несколько сморщенных полусгнивших лимонов, ну как посылать такие?! Я встала в очередь, дождавшись, когда подошла моя, я попросила продавщицу дать хороших лимонов, « Хорошие на рынке будешь просить, а здесь тебе не рынок, а магазин», -швырнула она в меня свой пренебрежительный ответ, «Я для мужа беру, он в Чечне, посылку собираю ему», я хотела уйти, было обидно и противно, «Прости меня ради Бога, постой, я сейчас», - невежливая продавщица убежала в подсобку и вернулась с кульком перволассных лимонов, «Вот, бери только сегодня привезли», - она старалась не смотреть мне в глаза, видимо в тот момент у нее в душе внезапно проснулась совесть, а это всегда не приятно, когда она так внезапно просыпается, становиться до безумия стыдно пред собой, себя ведь не обманешь...
Посылку я передала, вместе с теплыми вещами, лимоны затолкала в ватные штаны, чтобы не померзли, колбасу, консервы, конфеты, все положила, кроме письма, ну не знала я что писать: о своей любви, глупо, о своих страхах и переживаниях, да они пыль, по-сравнению с его переживаниями, ну а о погоде и природе уж как-нибудь потом поговорим.
Позже я узнала, что никакой посылки муж не получил, видимо та оказия так и не состоялась.
Новый год стучался во все двери, мерцал яркими огнями наряженных городских елок, гудел предпраздничной суетой, только я была в стороне от всеобщего ожидания праздника, чисто механически нарядила елку, накрыла стол, полуторагодовалая дочка суетливо вертелась под ногами, хлопотала, щебетала, она искренне ждала праздника, таинственного деда мороза и подарков. И дождалась. Было около десяти вечера, когда в дверь позвонили, я пошла открывать: на пороге стояли люди в военной форме, их было трое: двое мужчин и женщина. Увидев их, я видимо сильно изменилась в лице, они что-то говорили, махали руками, улыбались, а я, словно испарилась из себя, какой то странный шум в ушах не давал мне расслышать их голоса, «помехи» Вселенной, не позволяли мне разобрать их слов. Это уже потом, придя в себя и сидя на диване я наконец поняла, что все хорошо, жив и цел, а эти люди от лица командования части поздравляют с Новым годом семьи воюющих офицеров. Подарки были царские: импортные коробки конфет и танцующе-поющие Санта Клаусы. Один весело пел новогоднюю песенку про какого-то Джингл Бенза, а второй отчаянно бил в барабан и потешно пританцовывал на месте. Дочка была в восторге, а я на какое-то время оттаяла, растеклась по мягкому дивану, словно выдернули из меня что-то. Они до сих пор целы, эти два заморских Клауса, правда давно не поют и не пляшут.
В полночь, уложив дочку спать в обнимку с новыми игрушками, я открыла бутылку российского шампанского и, налив себе полный бокал, выпила его залпом, загадав всего лишь одно желание: «Чтоб вернулся живой!»
А утром, едва проснувшись и включив телевизоры, вся страна узнала о штурме Грозного. В праздничную новогоднюю ночь, когда по всей стране рекой лилось игристое вино и певуче звенел хрусталь поднятых бокалов, там, на войне рекой лилась кровь и звенели разлетающиеся от непрекращающихся взрывов стекла домов. Страна радостно пела и плясала под звуки отечественной и зарубежной эстрады, а там, на малой Родине моего мужа звучала совсем иная «музыка»...
И снова неизвестность, выкручивающая душу наизнанку, и в придачу к ней - вереница мыслей одна страшнее другой...
Позвонила Вера, моя новая знакомая, служащая на телефонном узле в военной части, сказала что есть возможность связаться с частью мужа и поговорить с ним, но только глубокой ночью. Я целую трубку и прыгаю как маленькая, визжу от счастья, жив, жив, жив!!!
К полночи я добралась на такси до Красных казарм, это часть, где служит Вера. На кпп меня приветливо встретили и пропустили. Я прождала около телефона до утра, но так и не поговорила с мужем. Усталая и опустошенная брела я по заснеженному сонному городу, первые троллейбусы уже везли людей на работу, праздники закончились, жизнь вновь вступила на рельсы повседневного маршрута: работа -дом- работа...
В то время я боялась и одновременно ждала телефонного звонка. Всякий раз, когда в квартире звонил телефон я вздрагивала и, осторожно подняв трубку, несколько секунд просто молчала, потом одними губами шептала «алло» и облегченно выдыхала, когда узнавала на том конце чей-то знакомый голос.
Вера позвонила дня через два, оказалось, что я ждала звонка не на том телефонном узле. И вот, как и в прошлый раз, добравшись глубокой ночью до части, я сижу около телефонного аппарата, рядом со мной телефонист, совсем еще юный паренек, вчерашний школьник. Он деловито объясняет мне как правильно говорить по засу, это аббревиатура означает засекреченная связь. В армии все ни как у гражданских людей, это другая планета, где свои законы, уставы, порядки и...даже телефоны. По засу говорить с непривычки сложно, особенно когда на том конце провода твой муж. Так хочется излить все накопившееся в эмоциональном потоке самых нежных и интимных слов, но это невозможно, надо растягивать гласные как можно длиннее, чтобы сигнал не искажался, но при этом неизбежно искажается смысл произносимых слов, они словно теряют жизнь. Напряженно слушая голос на том конце провода, мне казалось, что говорит робот, а не мой любимый и ненаглядный муженек. Но это все мелочи жизни, самое главное - жив!
Из этого необычного ночного разговора я поняла что город Грозный сильно разрушен, на месте дома, где жили родители - руины, а где они сами никто не знает. Не знала этого и я.
Спустя неделю родители появились. Приехали своим ходом, взяв с собой самое необходимое, немногословные и обозленные. Беженцы - таков был их новый статус, другими словами чужаки, без крова, без Родины, мирные люди, бесцеремонно выдернутые с корнем из своего родного дома и безразлично брошенные в никуда.
Война все еще продолжалась, но что-то все-таки произошло там, в верхах, какой-то надлом, наспех придуманный ельцинский гамбит начал разыгрывался не по сценарию, по городу стремительно поползли слухи, мол скоро все закончится. Развязанная война не принесла желаемого результата горе-политикам, она лишь расколола два народа, пропахала между ними борозду недоверия, и разожгла в сердцах людей неприязнь и ненависть.
Часть, в которой служил муж, возвратилась из Чечни в начале февраля, на вокзал жен и матерей не пустили, все военнослужащие проходили через санпропускник, где отмывшись полностью переодевались в новое обмундирование.
Муж вернулся молчаливый, задумчивый, он ни разу не заговорил про свою «командировку», это было негласное табу. За участие в боевых действиях его представили к правительственной награде. Он дважды отказывался от нее, считая это насмешкой, душевная боль и обида за свой город, за судьбу народ а жившего там, не позволяли ему принять эту награду. Уговорили сослуживцы: офицер не волен выбирать где ему воевать, присягнув Родине он должен беспрекословно выполнять ее приказы. Быть представленным к награде - это почетная честь, которой удостаивается не каждый, это своеобразная молчаливая благодарность Родины за службу.
Родители мужа через два года получили компенсацию за разрушенное жилье и смогли приобрести квартиру поблизости от нас. Война разделила их жизнь на «до» и «после». Они так и не смогли заново обрести душевный покой на новом месте, их сердца так и остались преданы своей израненной Родине, обуглившийся жемчужиной затерявшейся среди кавказских хребтов.
Раз в год, на девятое мая, мы всей семьей ходим на Мамаев курган, эта традиция зародилась давно, еще девчушкой я ежегодно ходила с родителями на главную высоту России, тогда еще были живы ветераны второй мировой, я всегда дарила им охапки цветов, и, задрав голову с замиранием сердца смотрела на солидный «иконостас» из орденов и медалей на их кителях, награды сверкали на солнце и мелодично дзинькали от легкого дуновения ветра - молчаливая благодарность Родины.
В один из таких праздничных семейных походов на Мамаев курган, я вместе с детьми уговорила мужа надеть медали, на тот момент он уже не служил в армии, но какая разница висят они на военном кителе или на гражданском двубортном пиджаке, они твои, ими тебя наградила Родина.
У подножия Мамаева кургана очень суетно, мы стараемся придти сюда пораньше, но даже утром здесь уже многолюдно, мы буквально плывем в шумном людском потоке, ласковый майский ветерок, дующий из-за Волги приятно щекочет кожу лица, солнце бликует на куполах белокаменного храма, рядом с нами весело шагает малец в зеленой пилотке со звездой, он то и дело косит на мужа, наконец не выдержав забегает вперед и, смущенно улыбаясь протягивает ему красную гвоздику, тот склоняется к мальчонке, нежно треплет его по плечу. В этот момент рядом со мной что-то тихонько дзинькает, я напряженно прислушиваюсь и никак не могу разобрать: это медали мужа от ходьбы ударяются друг об друга, или моя беспокойная память не дает мне о чем-то забыть...