декабрь вчера перевалил за половину:
день короток и робок, - правит тьма.
свет не гася и долго растирая спину,
господь, устав, оставил свою глину
в сыром тазу без взора и тепла.
едва отмыв водой натруженные руки,
хлеб преломив и освятив вино,
отдав ненужный фартук на поруки
большому креслу, что не любит звуки,
в него усядется, чтобы смотреть в окно.
там, в пустоте вселенского масштаба,
где он берет космическую пыль,
под наблюденьем немигающего хаббла,
минующего хляби и ухабы,
впотьмах висит очередной пустырь.
господь грустит о глиняной посуде,
что не выходит целый день почти уже;
и умолять готов себя о скором чуде,
чтоб хоть от одного из всех его сосудов
взяла и появилась радость на душе.
уныние грешно, и час его не долог:
таз выброшен в открытое окно.
господь спешит, откидывает полог,
рукой хватает солнца первый сполох
и мажет холст им твердо и легко.