Разгребая кровавый песок,
Пули брызгают слева и справа…
Прохрипел – Пристрели, землячок!
Не бросай немчуре на расправу.
Долговязый, нескладный солдат,
Длиннорукий. Подсумки. Обмотки.
Из под бока – желтеет приклад,
Трёхлинейной, пехотной винтовки.
Он не понял, что я - командир,
Не заметил ремни и петлицы,
Он, едва шевелясь, доходил,
На подстилке из ломкой пшеницы.
- Нет патронов. А то – я бы сам, -
Захрипел и кроваво отхаркал…
Слева – пляшет огонь по хлебам,
Справа – балка, грунтовка и танки.
Над разорванным вдрызг, животом,
Побелевшие, мёртвые очи.
Отшатнулся – смердело дерьмом,
Кислой горечью рвоты и жёлчи.
- Садануло - не чувствую ног,
И валяюсь, кулёма-кулёмой…
Ком измазанных кровью кишок,
Залепило песком и соломой.
Частый грохот фугасных гранат,
Конский труп у разбитой подводы…
Что я мог… молодой лейтенант,
Сорок первого, страшного года?
С белым пухом на верхней губе…
Пуще смерти, боящийся плена.
До сих пор не прощаю себе,
За кисельную слабость в коленях.
За постыдный, блевотный позыв,
Жгучей слизи, слюны, скипидара,
За никчёмный и лживый порыв,
- Перевязку! Сейчас! Санитара!
Обоссавшийся, глупый телок…
Где вы, боги?… Комбриги, наркомы?!
Отплевался, рванул со всех ног,
Заплетаясь ногами в заломы*
Не бывало такого в кино,
Запевалы об этом не пели,
Как тебе, пристрелить своего?
Ещё немца не видя в прицеле.
Что случилось, с моим «земляком»?
В обгорелом, кровавом июле?
Может быть, прикололи штыком,
Пожалели немецкую пулю?
Доли плена ему не видать.
Безнадёжная, страшная рана…
Или мимо прошли – наплевать.
На предсмертные муки "Ивана".
Погребён, без могилы, в полях,
Сквозь мою, уходящую спину,
Он глядел, холодея, на шлях,
на пятнистые, вражьи машины…
Я сдавал и спасал города,
В боевой, огневой круговерти,
Повзрослевший на жизнь - от стыда,
Поседевший от шёпота смерти.
Сколько стоптано крепких сапог,
Две нашивки тяжёлых ранений,
До сих пор – «Пристрели, землячок»…
Отдаётся бессильно в коленях.
10. 09. 2017г.
Пятаченко Александр.
Примечание. Залом – перекрученный дождём и ветром пучок пшеничных колосьев