Сколько тола и сколько пороха!
сколько выпущено свинца,
от души, до мозгов, до потроха...
тонна с лишкою на бойца.
Тонна! Станет куска-осколочка,
вместо литера к праотцам,
- Немчура! Что творите, сволочи!
Здесь цивильные, эй вы, там...
Темень, лампы давно повыбило,
шепчет, ощупью теребит,
ужас липнет холодной рыбою,
мокро, скользко, убит, убит...
- Тихо, бабы! И деток на руки!
Легче! Раненные везде!
Вопли, стоны, живые падают,
топчут мягкое в темноте...
Склеп изогнутых сводов каменных,
тяжко вздрагивает опять,
натаскали сюда израненных,
уложили, а чем спасать?
Ни бинтов, ни лубков, ни корпии
на десяток один живой...
нитка пульса ловилась ощупью,
горький шёпот, - Терпи, родной...
За стенами жернов работает,
душно, горла напряжены,
вонь сортирная с кислой рвотою,
с кровью - запахами войны.
- Всё считали войну игрушкою...
малой кровью, в чужой стране...
немец, хитрый, воюет пушками,
сам гуртуется в стороне...
А над сводами громы гаркают,
пыль клубится, не продохнуть,
керосинку разбили в панике,
- Спички есть у кого ни будь?
- Спички?! Что ты, родной, бежали мы ,
кто в исподнем, кто босиком,
где там спички...в гуденьи пламенном,
погибал, расползался дом.
Проседал, обнажая комнаты,
высыпал горшки из печей,
пианино плескало воплями,
под ударами кирпичей...
Рваный саваном штор с фиалками,
обернуло среди двора,
куклу Машу вместе с хозяйкою,
что убита ещё вчера...
Палисадник изрыт воронками,
в кашу зелень, людей, цветы,
пикировщик с лихою горкою,
дым наматывал на винты.
Семьи, жёны и детки малые...
ногти сорванные кровят...
крик задушенный под завалами,
не успеем, опять бомбят!
Лихорадочно шарить сызнова...
слушать выдох и стук сердец...
и ничем не пробить, не вызволить,
ни лопат, ни ломов... конец!
День, и ночь, и утро надрывное...
"небельверферов" лютый вой,
кто то песню пел заунывную,
кто то в стену бил головой...
Сумасшедший хрипел и корчился,
баял вкрадчиво про сюрприз...
слава богу, что скоро кончился,
жилы сам себе перегрыз...
Кто то звякал пустыми флягами,
нет воды, нет пути наверх...
отлетали мальцы, как ангелы,
брали матери адский грех...
Лучше, боже... свою кровиночку
материнской рукою...спать...
тонкой шейки нащупать жилочку...
чем от жажды живьём сгорать...
Колотился во тьме контуженный,
то команды кричал, то мат...
кто он был, командир заслуженный,
или новенький лейтенант?
Зги не видно в могиле каменной,
тишина застывала в твердь,
санитарка искала раненных,
неприкаянная, как смерть...
Тормошила рукой натруженной,
- К нам идут, не оставят в беде...
умирал её милый-суженный,
неопознанный в темноте...
Тварь железная, многолапая,
на восток катилась война,
умирали, штыком царапая,
на слепой стене имена...
Сколько тола и сколько пороха...
04. 04. 2016г. Пятаченко Александр