Проснувшийся ярёмный пламень закатного табуна
хлынул из разрезов на всетребище ночи,
в дыму сумерек великие фигуры
воспалены и смятенны;
под боем панических копыт
дрожит изрытая глина,
волоокие головы люда пробитые –
подставленные ладони
под льющую чашу,
чаша сия тьмой полна,
улыбчивые горла,
развеселённые подковными гвоздями –
тряпичные куклы в багровой рвоте животов.
Всё выгорает в ночь.
Нагая почва,
усеянная наростами обугленных деревьев,
лишь маска Гиппократа на ней.
Ночь отовсюду идёт,
поведёт рукой, разгоняя дым, –
ветер тугой дыхание забрал.
Всё выгорело в ночь, такую ночь,
что звёзды с извечного пути сбились
и стали пересыпаться на юг, неся стужу.
В твоих заиндевевших волосах,
сумевших повторить сверкающий млечный путь,
арктическая лилия раскрылась,
в кромешный мрак вонзая волчьи вои андроцея
и разливая аромат, нагретый кожей.