С е р е б р я н о й н о ч ь ю
То мама спит. Так дышит в спальне,
будто сверчёк в ночной степи...
Вдали трамваи
прошумели...
Сиянье звёзд в окне открытом,
вдохнувши свежесть, лето спит.
Тихонько встал я. В доме темень.
Но не до сна – нет, не уснуть мне.
В сердце тесно,
звёзды светят...
Осина где-то там вздыхает,
осина сонно шелестит.
Во мне два голоса проснулись.
– Ещё б пожить ему! Ведь...
далеко не воплотились, –
молвит первый: –
все творческие планы, но...
всё ж пал он
будто в пропасть...
Другой же голос: ты молчи!
Упасть придётся всё равно –
лицом, как выйдет, вверх иль вниз.
Каких же выгод тут, каких?
Без пропуска без разных виз
взметнёшь на мачте полотно –
и в вечность... хлюпким всем
волна'м – наперерез –
ОДНО ты будешь плыть – одно –
под убаюкивающий бриз...
Вдруг третий голос: – Так ведь каждый...
– это супруга из постели
своей спросила:
– Ты встревожен?
Мне ж приснилось, словно здесь он
дома в кресле вон сидит:
Прошу любить...
Я вновь к вам в гости,
принимайте!
...В гиганстком росте
начинал он,
как музыкант, поэт, философ...
Людей любил по христиански:
«Проснулся я – и я уж Ты!»
И вот навеки –
живой молчанье темноты...
Павло Тычина / Павло Тичина,
поэма (укр.): "Срібної ночі" (1964), вступительный отрывок
перевод с украинского
Соответствующий трывок из оригинала поэмы по украински:
С р і б н о ї н о ч і
Пам'яті Олександра Івановича Білецького.
То мама спить. Так дише в спальні,
немов вночі в степу цвіркунчик...
Трамваї дальні
прошуміли,
В розчинене вікно зоріють зорі.
Дихнула свіжим літня ніч.
Потиху встав я. В хаті темно.
Не можу спати, — ні, не можу!
У серці щемно.
Зорі світять.
Осика раз у раз зітхає,
осика сонно шелестить.
В мені два голоси проснулись.
Ще б жить йому! — говорить перший: —
не всі ж і збулись
творчі думи.
А от... упав. Як в ту безодню...
А голос другий: — ти мовчи!
Упасти треба все одно —
обличчам до гори, чи вниз.
Яких виго'д ще тут, яких?
Без дозволу, без жодних віз
напнеш на човні полотно
і в вічність по хлюпки'х
морях — навпереріз —
одно пливтимеш ти, одно
під заколисуючий бріз...
Враз чую голос: — Так же й кожний... —
То з ліжка із свого дружина:
— І ти трівожний? —
запитала. —
Мені ж приснилось... наче в хаті
отут у кріслі він сидить...
— Приймайте, — каже: — знов я в гості. —
...Й дружина тяжко зажурилась. —
В гігантськім зрості
почувався.
Людинолюбний... Й ось — навіки! —
...Жива мовчала темнота.
— Людинолюбний... — повторив я.
Бо скільки в ньому серця, сонця
і повнокрів'я!
Та невже він,
як вчений, як поет, філософ, —
більш не освітить тему дня?
[...]
(1962)
Другой вариант перевода:
С е р е б р я н о й н о ч ь ю
(перевод - 2)
То мама спит. Так дышит в спальне,
что тот в степи ночной сверчёнок...
Вдали трамваи
прошумели.
В открытое окно сияют звёзды.
Дыхнула свежим лета ночь.
Тихонько встал я. В доме темень.
Спать не могу, — нет, не уснуть мне!
В сердце тесно.
Звёзды светят...
Осина где-то там зевает,
осина сонно шелестит.
Во мне два голоса проснулись.
Ещё б пожить — вещает первый: —
ему! Ведь, и не воплотились
все творческие думы, но...
всё ж пал он...
будто в пропасть...
Другой же голос: — ты молчи!
Упасть придётся всё равно —
лицом, как выйдет, — вверх иль вниз.
Каких же выгод тут, каких?
Без пропуска, без разных виз
взметнёшь на мачте полотно
и в вечность, хлюпким всем
волна'м — наперерез —
ОДНО ты будешь плыть, одно
под убаюкивающий бриз...
Враз третий голос: — Так ведь каждый... —
Это супруга из постели:
— И ты тревожный? —
вдруг спросила. —
Мне ж приснилось... будто в хате,
тут вон, в кресле он сидит...
— Встречайте, — молвит: — вновь я в гости. —
...И тяжко, так, затосковала. —
В гигантском росте
ощущался:
как музыкант, поэт, философ...
Людей любил по христиански:
“Проснулся я — и я уж Ты!”
...И вот навеки
живой молчанье темноты...
[...]
(1962)